под общей редакцией научного руководителя РФЯЦ ВНИИЭФ академика РАН В.Н. Михайлова
Институт стратегической стабильности Федеральное агентство по атомной энергии (Росатом).
Федеральное управление медико-биологических и экстремальных проблем при Министерстве здравоохранения и социального развития Российской Федерации
Запрещается любым способом воспроизводить, передавать, распространять или использовать в коммерческих целях настоящую публикацию.
ЧАСТЬ 2. ВОСПОМИНАНИЯ НОВОЗЕМЕЛЬЦЕВ
АДУШКИН В.В., АХАПКИН В.П., БАРКОВСКИЙ Е.Н., ГАЛСТЯН И.А., ГАРНОВ В.В., ГОЛЛЕР Е.Э., ГОРНОВ В.В., ГОРБЕНКО Б.З., ГУСЬКОВА А.К., ЗОЛОТУХИН Г.Е., КАТРАНОВ Ю.С., КАТРАНОВА Г.И., КАУРОВ Г.А., КИСЕЛЕВ В.М., КОВАЛЮКОВ А.К., КУДРЯВЦЕВ Г.Г., ЛОМОВЦЕВ Е.М., ЛЕПСКИЙ В.И., МИХАЙЛОВ В.Н., МАТУЩЕНКО А.М., МОРОЗОВ Ю.М., НАДЕЖИНА Н.М., ОВСЯННИКОВ Г.А., ПАСЕЦКИЙ В.М., РАЗОРЕНОВ А.А., СЕРГЕЕВ Н.Д., СМИРНОВ Ю.Н., ТИМОФЕЕВ В.А., ТРУТНЕВ Ю.А., УСПЕНСКИЙ С.М., ХАХИН Г.В., ХРИСТОФОРОВ Б.Д., ЦАУБУЛИН В.А., ЦЫКАНОВСКИЙ В.И., ЧУМАЧЕНКО Г.С., ШИТИКОВ Е.А
ЯДЕРНЫЙ ПОЛИГОН НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ
академик РАН В.Н. Михайлов
Особенно врезался в душу ядерный полигон на островах Новая Земля, куда я впервые попал в 1966 году.
Арктика настороженно принимает новичков, но потом всегда манит к себе. Нет, это не царство мертвой ночи, как рисовал ее русский художник Борисов на Маточкином Шаре, это величие самой Природы, где чувствуешь единство пространства и времени. Каждый год на Новую Землю прилетают миллионы пернатых, чтобы дать жизнь новому потомству, которое обязательно возвратится на эту землю, чтобы все повторилось сначала. Так и многих из нас эта земля поставила на крыло жизни для уверенного полета в голубую даль.
Не раз мне приходилось делать ночные морские переходы из поселка Белушья Губа в пролив Маточкин Шар. Моряки – особые люди. Традиции, заложенные еще Петром Великим, северные военные моряки сохраняют и ныне. Всегда восхищался крутыми скалами и птичьими базарами береговой части островов. А Баренцево Море! Впервые прошел по нему в декабре 1945 года из Мурманска в порт Петсамо при переезде в город Никель. Тогда был восьмибалльный шторм – поднимающиеся значительно выше палубы глыбы воды производили впечатление гигантского демона на фоне ночного неба, озаренного северным сиянием. Свинцово-синяя гладь Баренцева моря в тихую погоду все-таки всегда ласкала глаз и как бы говорила, что только сильным людям по плечу преодолеть ее пространство. В такие минуты вспоминаешь наших предков, архангелогородских мужиков, которые на самодельных суденышках проводили свое промысловое лето.
Теперь, в своем московском рабочем кабинете, с тоской в сердце вспоминаю тех, кого вряд ли еще раз встречу, и особенно тех, кого уже никогда не увижу. Это были прекрасные товарищи. Много раз мне приходилось с ними летать из аэропорта «Астафьево», что под Москвой, на Новую Землю в тесной кабине для отдыха экипажа самолета «АН-12» Военно-Морского Флота. Обычно была одна посадка в городе Лахте. Мы с удовольствием прогуливались по озерам и лесам этого чудного уголка нашего Севера под Архангельском. Да и вообще с Архангельском нас многое связывало – это был последний пункт перед перелетом на острова, где уже настоящая Арктика и где каждый раз нас ожидали суровые сюрпризы природы. Впервые я ощутил запах флоры Большой земли после трехмесячного пребывания на арктических островах, когда самолет сделал первую посадку в Лахте на пути в Москву. Осенняя Москва всегда по возвращении с Новой Земли мне представлялась кусочком рая на земле, и после «голого» архипелага мы попадали в золотом опутанный подмосковный лес.
Иногда наш быт скрашивали теплоходы «Татария» и «Буковина» из Архангельского пароходства, которые фрахтовал Военно-Морской Флот для проживания испытателей. Экипажи кораблей и судов делили вместе снами все тяготы арктической жизни и находились в проливе Маточкин Шар до поздней осени, когда уже ледяные поля начинали бороздить пролив. В этой ситуации теплоходы были вынуждены возвращаться в Архангельск. Мы с грустью переселялись в свои жилища на берегу и долго смотрели вслед уходящим на Большую землю кораблям, каждый думая о своем с тоской. С любовью в сердце я и сегодня вспоминаю их и уверен – это на всю жизнь.
Особенно томительными и трудными были дни ожидания циклона, не каждому было по плечу выдюжить это стрессовое состояние в течение месяца. Государственная комиссия по подготовке и проведению испытаний строго следила вместе с Гидрометеоцентром в Москве за соблюдением условий по синоптической обстановке на время взрыва.
Гигантские вихри атмосферного циклона должны подхватить маловероятный, но возможный выход радиоактивных газов после ядерного взрыва, закрутив их в своих могучих объятиях, и всей своей силой отнести в сторону Карского моря, рассеяв радиоактивность на просторах Севера. Это была последняя ступень глубоко эшелонированной защиты от воздействия радиоактивных газов на природу после ядерного подземного взрыва. В этом ожидании почти каждый день приходилось по спутниковой связи с помощью телеграфной ленты вести консультации с Москвой. Мы ждали циклона. Он всегда приходил с завыванием ветра, с низкими, быстронесущимися облаками. И иногда приходилось выезжать к штольне перед ядерным взрывом на заключительные операции по подготовке диагностических систем и аппаратуры подрыва ядерных устройств в кромешной тьме и при ветре, сбивающем с ног.
Штольня на Новой Земле! Вход в нее всегда напоминал о вечной мерзлоте – удивительно белые кристаллы воды и снега на слое грунта, казалось, ведут в царство вечности. Сколько же пришлось протопать по шпалам этих горизонтальных выработок в горах по берегам пролива Маточкин Шар, в конце которых устанавливались ядерные устройства, а вдоль всей штольни – диагностические приборы. Это многие сотни километров! Вы знаете, что такое абсолютно черное пространство? Я ощутил это, когда в глубине штольни вдруг отключалось освещение, тогда просто садился на рельсы и видел только огонек своей сигареты.
Здесь мне довелось познакомиться с удивительно сильными и приветливыми горняками из города Желтые Воды, что на Украине. Труд горнопроходчиков, особенно на работах по забивке штольни, после установки всех ядерных диагностических устройств, для локализации продуктов ядерного взрыва в утробе горы, - это труд, за который всегда буду снимать шляпу и кланяться до земли этим людям. А ведь это работа в условиях суровой Арктики! А в штольню я ходил всегда в шляпе – это стало для меня доброй традицией, да и хотелось просто показать, что ядерный полигон живет обычной людской жизнью. Хотя это было очень грубое нарушение техники безопасности горных работ.
Ну и, конечно, самые ответственные дни – установка испытательных устройств и диагностических датчиков. Не могу не сказать о проведении забивочных работ. Здесь, как и на предыдущих этапах, идет круглосуточная, напряженная работа, и особенно она тяжела ночью. Октябрь и ноябрь – самый сложный период для проведения забивочных работ. Подходящая погода, а вернее нужный циклон, очень редка в эту пору на арктических островах. Бетонный завод, что стоит на побережье пролива Маточки Шар примерно в десяти километрах от штолен, должен работать как часы, без перебоев. Иначе холод и зимняя дорога остановят забивочные работы, а это уже недопустимо в начиненной взрывными устройствами и диагностическими системами штольне. И следует поставить памятник за безотказность этому покосившемуся деревянному строению, напоминающему, скорее, трущобы старого Петербурга, да и слово «завод» к нему трудно применить.
Проверяя однажды в морозную зимнюю ночь ход забивочных работ, я увидел на перевале через завал от одного из подземных ядерных взрывов, когда сошла лавина в несколько миллионов кубометров мерзлого грунта, три стоящих самосвала с жидким бетоном. Срыв графика работ очень трудно наверстать, а подходящую синоптическую ситуацию в это время пропустить нельзя. Мы быстро подъехали к самосвалам. Все шестеро водителей-солдатиков, а они должны быть по двое в кабине, забились в одну из машин и рассказали нам, что дальше ехать нельзя: на капот головной машины садится рыжая девочка и танцует в отблесках звезд. Все ребята ее «видели». Эти чумазые и голодные ребятишки тряслись от страха и растерянности. Пришлось с трудом объехать их по обледенелой дороге, и тогда они поехали за нашей машиной к штольне. Ребята-водители устали от высокого ритма работы, и им нужен был отдых. Возвратясь в поселок, я поднял с постели поздно ночью их командира и попросил его сменить и накормить водителей. В эту пору проведения забивочных работ все тяжело, работа ведется, как правило, из последних возможностей человеческих сил. И велика ответственность, и велика цена возможной ошибки.
Никогда не забуду такой случай. Как обычно, мы готовили подземный ядерный взрыв. Шел 1981 год. Радиационная обстановка после взрыва была нормальной, и мы сняли все диагностические результаты регистрации процессов развития и протекания взрыва. После анализа обнаружили, что около половины данных информации нет. Вот это сюрприз! Чрезвычайное происшествие, так как обычно потери составляли мизерное количество. При анализе ситуации мой коллега-теоретик и товарищ спросил, а не мог ли кто топором разрубить кабели информационной системы, идущие из штольни к регистраторам, находящимся в трейлере на расстоянии сотни метров от входа в штольню. Я ответил, что сам лично делал последний осмотр и прошел по металлическим коробам, в которые укладываются обычно кабели от штольни к трейлерам. После этого последним покинул площадку с трейлерами. Все было в порядке.
Но до чего же прозорлив мозг теоретика! После тщательного рассмотрения результатов измерений всех групп мы вышли на «партизан». Оказывается, «подземные» моряки, так мы в шутку называли личный состав Военно-Морского Флота полигона, всегда работающий вместе с нами, в этом опыте в целях отработки методики локализации продуктов взрыва самостоятельно установили сотни дымовых морских шашек-бидонов между двумя бетонными гермостенками в штольне для создания дымом от них противодавления вытекающему потоку радиоактивных продуктов взрыва. Да вот промашка вышла, поджог шашек провели по дистанционной команде раньше времени. И вытекающий горячий дымовой газ от шашек стал плавить наши кабели еще до взрыва. Потом мы проверили это на микроэксперименте только с одной шашкой, и все подтвердилось.
А ведь все мы сотни раз ходили мимо запретных деревянных дверей в штольне, где в дополнительных выработках были установлены сотни дымовых шашек. Я не обращал на эти двери никакого внимания, обычно так обустраивали горняки свои склады или бытовки с оборудованием. Как надо внимательно и осторожно относиться ко всему в штольне, здесь нет мелочей.
И каждый раз в короткие минуты отдыха, закрыв глаза, перебирал в голове все этапы и диагностические схемы, включая забивочный комплекс работ и данные геологических исследований состояния горного массива, - думал, все ли правильно сделано, все ли проверено. И только после этого спокойно, накоротко засыпал.
Иногда выдавались дни отдыха, особенно в период ожидания погоды, и тогда экскурсия по проливу Маточкин Шар в сторону Карского моря. Голубые вечные ледники, как фата невесты, спускаются до самой глади пролива. Крутые повороты и могучие водовороты, связанные с резкими перепадами по высоте дна пролива. Только бывалому капитану по плечу пройти этот пролив. В середине пути на высоте нескольких сотен метров виднеются остатки заброшенного прииска по добыче горного хрусталя. Старожилы рассказывали, что здесь работали заключенные и не было ни одного побега. Да и бежать-то некуда – это верная смерть. А любопытные нерпы – то тут, то там видишь с борта их крупные, красивые карие глаза, полные удивления и любопытства. Особенно впечатляет мыс Выходной, что на выходе в Карское море. Мне так представлялся выход в вечность Вселенной – сине-черное море, окутанное на горизонте туманом. Вот это сама вечность.
Однажды пытались приблизиться к плавающему далеко от берега белому медведю. Он грозно обернулся к катеру, открыл пасть и дал нам понять, что здесь он хозяин. Мы решили не нарушать его охоту.
А новоземельская тундра – это персидский ковер нежной зелени и цветов в июле-августе. И только на несколько сотен метров подымается в горы, а выше – лунный пейзаж и ледники, которые после подземного взрыва кажутся бирюзовыми слезами гор.
Подземный ядерный взрыв: стоя на командном пункте в нескольких километрах от горы, вы сначала видите, как сделала вздох гора, а потом – будто с берега прыгнули в лодку, где твердое дно, а вас плавно качает. Как бывалый теоретик-испытатель, а это не сразу приходит, уже по этим признакам понимал, что сегодня разум человека проник еще в одну тайну природы. Были и неудачи – когда природа-мать не хотела делиться своими тайнами и не прощала ошибок человеку.
Вообще говоря, физика – наука экспериментальная. Это мостик между двумя экспериментами. И не всегда, и не каждому удавалось построить красивый мост, по которому от одного эксперимента можно было твердо пройти к другому, в глубь неиссякаемых тайн природы. Редко, но бывало, когда гора после вздоха выдохнет вдоль штольни грозное облако смертельной радиации. И вот на этот случай правильно выбранная синоптическая ситуация должна обеспечить безопасность персонала на командном пункте и жителей островов, удаленных на сотни километров от места взрыва. В любом случае бригада по снятию диагностической информации о процессах ядерного взрыва должна вернуться к месту испытания в аппаратурные диагностические трейлеры. Иногда это можно было сделать спустя сутки после взрыва, но, как правило, через несколько часов, и всегда, когда радиационная обстановка в районе установки трейлеров была нормальной.
Однажды после такого исхода испытания я задержался на командном пункте, где вместе с руководителями службы радиационного контроля отслеживал растекание радиационного потока по местности. Обычно движение происходит в приземном слое по водостоку с гор, вдоль рек и долин. Медленно радиация продвигалась к командному пункту. Дозиметры, установленные в тундре, четко отслеживали этот фронт движения. На командном пункте почувствовали запах сероводорода – это под действием взрыва разлагаются кристаллы пирита, а их здесь в породе великое множество. Мы втроем вышли из трейлера. Командный пункт был пуст, а до этого здесь находились несколько сотен человек. Вдали увидели полевой автобус, который на большой скорости мчался по дороге к причалу, где нас ожидал сторожевой корабль.
К сожалению, в такой ситуации командование и персонал полигона оказались не на высоте. Забыв про нас, бросив все, включая личные вещи, на вертолетной площадке, в панике они кинулись убегать, кто к вертолетам, кто к пирсу, где стоял сторожевой военный корабль, хотя уровень радиации на КП был еще достаточно низок для профессиональных работников. Мы подошли к своему джипу (ГАЗ-69) и тронулись тоже к причалу. И здесь я увидел, как к нам бегут щенята с собакой, которые жили под домиком на КП. Мохнатые и милые малыши, а впереди них мама. На севере живут прекрасные собаки, они беззаветно любят людей и вместе с ними приходят на новое место и вместе уходят. Собаки очень чувствуют необычную ситуацию. Вообще о новоземельских собаках, особенно с ядерного полигона, этих верных спутниках нашей кочевой жизни, можно написать много замечательных слов. Мы остановились, и вся лохматая семья моментально оказалась у меня в ногах. Их преданные глаза смотрели на меня с любовью. Вот это любовь!
Не могу не рассказать про свою любимицу – Белку, помесь сибирской лайки с дворняжкой. Её мордашка напоминала лисью, а сама была коричнево-белого цвета. Мы с ней очень подружились, ходили вместе в тундру, и не раз она показывала мне свое искусство ловить леммингов – полярных полевых мышей, очень похожих на наших хомячков. Это забавные и непуганые животные тундры с пышной шерстью. В плохую погоду они забирались к нам в комнаты и часто проводили целые ночи, стоя на задних лапках с закрытыми глазами где-нибудь в углу комнаты. Удивительная идиллия ночного рандеву! В тундре Белка ловко закапывала запасные выходы лемминга, а главный начинала разрывать своими ярко-белыми зубами. И вот, гордая и счастливая, с леммингом в зубах она влюблено и с достоинством смотрит на меня. «Вот я какая ловкая!» - говорят ее блестящие глаза.
Однажды мы с ней поднялись на значительную высоту, к месту выброса грунта от одного из подземных ядерных взрывов в 1969 году. Диаметр воронки – метров сорок, а глубина – сотня метров. Белка, не доходя метров десять до края воронки, села на задние лапы и завыла, как голодный волк. Мне стало страшно. Я подошел ближе к краю воронки, - как труба, воронка выла жутким звуком, вытягивая воздух из проходки аварийной штольни, с которой она соединялась. Да, инстинкт безопасности гораздо больше развит у животных, чем у нас. На следующий год Белка уже не встречала меня на пирсе – полярная тундра бесследно поглотила ее. Короткая там жизнь бездомных собак, как и везде.
В тот памятный случай с паникой мы вернулись на КП только спустя сутки. Швартовка сторожевого корабля была очень трудной. Дул сильный ветер, временами со свистом налетал снежный заряд, сильный снегопад, когда даже свет от осветительной ракеты не пробивал эту снежную массу. Матрос ловко спрыгнул с высокого борта сторожевого корабля на обледенелый пирс и принял конец каната для швартовки. В снежной пурге это напоминало сказку о русском богатыре. Все обошлось без происшествий. Мы возвратились на КП и к штольне для снятия диагностических данных. Вся информация была получена благодаря применению нами специальных систем долговременного хранения данных регистрации.
Впервые «крещение» на подземном ядерном взрыве произошло в середине шестидесятых годов. Устье первой штольни выходило к проливу Маточкин Шар, а диагностические приборы регистрации данных измерений устанавливались в мощных железных сооружениях, заглубленных в гранитный массив у входа в штольню. Отвесные скалы нависали над входом на высоте пятисот-шестисот метров, а сама выработка входила в глубь горного скального массива на километр практически перпендикулярно к проливу.
Со своими коллегами-теоретиками мы каждый день ходили по каменистому берегу от поселка Северный к штольне и по шпалам внутри нее, где внимательно следили за всеми проводимыми там работами, особенно по установке ядерных зарядов. Мне нравились эти прогулки вдоль берега, где всегда можно было наблюдать новые оттенки границы воды и берега, то спокойной, как обрамленное зеркало, то бьющейся о гранитные глыбы стихией сине-зеленой волны с пеной. С таких глыб в воде можно было достать лопух морской капусты длиной один-два метра, шириной сантиметров тридцать-сорок и толщиной два-три миллиметра. Кстати, она прекрасна на вкус, даже уже солена, так что готова к употреблению.
Установка ядерных зарядов в концевом боксе всегда была очень ответственной работой, к тому же сложной и утомительной. Практически целые сутки надо находиться там, где идет установка устройства и проводятся заключительные операции по его снаряжению. Разработчик ядерного устройства постоянно ведет наблюдение за всеми операциями, особенно в части выполнения всех инструкций. Нет, это не надзор за операторами, более правильно это было бы назвать авторским сопровождением, когда теоретик готов прийти на помощь своими расчетами при любой нестандартной ситуации в процессе работы.
Утомленные и прозябшие до костей мы возвращались утром в отведенный испытателям домик финской конструкции из щитовых блоков в русском исполнении. С одной стороны домика жил командир, обычно капитан третьего ранга, или начальник поселка Северный, - так называли нашу базу на проливе, с другой стороны мы – трое теоретиков. Это была небольшая однокомнатная квартира без канализации и водопровода, с открытым туалетом в коридоре. Кровати с металлической сеткой, да штатная тумбочка каждому, а в центре комнаты – деревянный стол без скатерти. Пресную воду утром привозил матросик, заполнял бочку – и все в порядке.
Здесь, в поселке Северном, были баня, столовая, хранилище жидкого топлива для передвижных электростанций, казармы для матросов и военных строителей, небольшой плац, где по утрам можно было наблюдать ритуальные построения военных. А главное в поселке – это матросский клуб – длинное деревянное сооружение с лавками для посетителей. Кино было единственным развлечением по вечерам. Как вздыхали матросы – молодые, здоровые ребята, когда на экране появлялась женщина, ведь в то время ни одной женщины в поселке не было. Только потом, лет десять спустя, старшие офицеры стали привозить своих жен.
Один вечер в клубе мне особенно запомнился. Это было не в первую мою поездку на Маточкин Шар, а несколько позднее. К нам в Арзамас-16 перевелся из уральского ядерного центра научный сотрудник Саша Хлебников. Сложная у него была личная жизнь, но, несмотря на все жизненные трагедии и перипетии, он оставался жизнерадостным и общительным с окружающими человеком, к тому же был прекрасным пианистом, конечно, в нашем понимании. Ибо ни слухом, ни художественным вкусом мы особенно не отличались. Так вот, в эту поездку Саша однажды после окончания очередного фильма вышел на сцену клуба, набитого матросами, открыл крышку рояля, который обычно стоял в углу сцены, (я не помню, чтобы им когда-то кто-то пользовался) и заиграл. Живые звуки рояля остановили тех, кто бросился было к выходу, и зал замер, да так и оставался в абсолютном молчании, пока звучала музыка. Около часа он играл классическую музыку, а потом были долгие бурные овации, о которых любой столичный артист может только мечтать.
Да, не очерствела душа людей в этих суровых арктических просторах, в этих жутки условиях жизни. Прекрасные звуки музыки возвысили их на миг до мира Человека с большой буквы. Вот они душа русского народа, вот он загадочный русский мужик с его прекрасным началом, до бескрайности доброй душой, которая тянется к прекрасному и воспринимает его. Как сегодня нам не хватает этой «музыки» и доброты, которые бы разбудили всех нас. Да, именно разбудили и возвысили над окружающей нас действительностью, ложью и клеветой, жаждой сиюминутной наживы и разрушения. И никому не понять, почему этот мужик во имя своих идеалов все преодолеет на пути стремления к красоте и гармонии жизни.
Невдалеке от поселка находилась вертолетная площадка с деревянным домиком метеослужбы и авиадиспетчеров. Сколько глаз всегда были обращены с надеждой на эту небольшую площадку, уложенную металлическими щитами для посадки и взлета вертолетов, в ожидании вертолета из поселка Белушья Губа, что почти на триста километров южнее. Все ждут писем, газет и новых кинофильмов. Зимой эта вертолетная площадка становится клочком земли надежды и жизни поселка Северный. И какая радость охватывает всех, когда кто-то обязательно крикнет: «Летит, летит!». Как все ждут эту железную птицу счастья!
По возвращении домой после установки ядерного устройства по традиции, естественно, отметили этот важный этап подготовки эксперимента. На ужин была и прекрасная рыба – новоземельский голец. Об этой рыбе особый рассказ. Всегда, возвращаясь домой в Москву или Арзамас-16, привозил «хвостик», так ласково мы называли свежезасоленного гольца весом до двух килограмм, и все с удовольствием угощались нежными и вкусными ломтиками, срезанными острым лезвием ножа со спинки рыбы.
Новоземельская рыбалка на озерах…, да разве есть что увлекательнее её! Особенно красиво озеро Нехватово, что на Южном острове Новой Земли. Красота этого озера просто необычная: нежно-голубого цвета вода, окруженная небольшими сопками, с выходом в Баренцево море узкой протокой меж скалистых берегов. А сопки вокруг покрыты плотным лишайником и мхом, в котором ноги утопают, как в пуху. Лежа на этом зеленом пуху, часами можно наблюдать игру собаки, которую с собой привозили на рыбалку матросики, и юркого озерного кулика, что проводит короткое лето в этих местах. Подпрыгивая на своих тонких и длинных ногах, он дразнил собаку, как бы танцуя рядом с ней на берегу. Собака бросалась к нему, а кулик стремительно отлетал на десять-пятнадцать метров, и так они двигались вдоль берега. Иногда кулик летел низко над гладью озера и, залетая сзади собаки, садился близко от нее и громко шуршал на песке. Собака разворачивалась, и на ее мордашке было написано удивление, а глаза азартно блестели. Эту игру моно было наблюдать часами и поражаться, что в живой природе не все так просто, как мы иногда себе представляем. Главное, эти два вида обитателей Арктики прекрасно понимали друг друга и заворожено играли и радовались солнцу, чистому воздуху и кристально прозрачной воде. А чистота воздуха здесь всегда такая необычная, что отдаленные горы кажутся рядом с тобой. В долинах небольших рек и заболоченных местах между сопками встречаются кустарники карликовой ивы и березы. Высота кустарников небольшая, сантиметров десять-тридцать, но зато корневая система охватывает десятки квадратных метров, как бы олицетворяя силу живой природы даже в условия суровой Арктики. Вечная мерзлота грунта не позволяет корням уходить глубоко внутрь земли, и они, переплетаясь кружевными узорами, находят себе место буквально на поверхности, которая, естественно, летом прогревается. Прекрасным украшением любого жилья служат эти причудливые формы корней, если их вынуть и немного обработать, очистив от земли и мелких корневых отростков. Человек всегда стремится к красоте и гармонии природы.
Я любил отдохнуть часок-другой на берегу озера Нехватово, когда заядлые рыбаки уже давно ловко работали спиннингом на водной глади. Рыбалка всегда была хорошая. Самый крупный голец, которого видел, весом девять килограммов просто поразил своей длиной - около полутора метров. Однажды, учуяв запах наловленной свежей рыбы и нежно-красной крови гольца, на перевале соседней сопки показалась семья белых медведей – мама с двумя малышами. Как они красивы и прелестны, эти дети суровой снежно-ледяной Арктики. Малыши бойко вперевалку двигались к нам, мы на секунду-две опешили, а потом быстро бросились к вертолету, на котором прилетели, схватили несколько ракет и послали их, ярко светящиеся, в сторону медвежат. Они остановились, почуяв недоброе, и быстро-быстро удалились. В этот раз они больше не показывались. А мы долго еще оглядывались по сторонам, держась все вместе, кучкой, так как встреча с мамашей ничего хорошего не предвещала.
Я не заядлый рыбак и обычно мне давали закидушку – это просто леска с блесной, раскручиваешь ее вытянутой рукой над головой и бросаешь в протоку, потом, перебирая двумя руками леску, подтягиваешь блесну к себе. Редко, но удавалось иногда таким образом выловить гольца. Какое чувство соперничества возникает, когда тянешь сильного гольца к себе, а он активно сопротивляется - по принципу кто кого?
С давних времен в октябре-ноябре голец приходит в проточные пресные озера Новой Земли, чтобы дать новое потомство, которое через два-три года подрастет и уйдет летом в море, чтобы окрепнуть в океанских просторах и снова вернуться в эти озера для продления жизни своего вида. В закрытых замкнутых озерах тоже встречается голец, но сравнительно мелкий – ограниченное пространство всегда вырождает любой вид жизни. Ну а как же человечество? Вырвется ли оно когда-нибудь из объятий Солнечной системы? Если нет, то выродится, рано или поздно. Ну, это уже вне нашего сознания, что будет с нами.
Пока же, отметив установку ядерных устройств в концевой бокс, мы пошли прогуляться по поселку и впервые забрели на свалку мусора и отбросов с кухни-камбуза, где увидели стаю песцов, этих небольших лис Арктики. Белые и пушистые зимой, они резко повернулись в нашу сторону, когда мы приблизились к ним на три-четыре метра, и их острые белые зубы и оскаленные пасти как бы показывали нам, что эта свалка – их место. Кстати, красивые крупные бакланы – большие полярные чайки, постоянные спутники моря и океанских просторов, утоляли свой голод тут же, правда, уступая свое место приближающемуся песцу, - строгий порядок в природе соблюдается извечно. При изобилии пищи на свалке вполне мирно уживались и земной, и морской хищники. Впоследствии я никогда не видел столько много песцов так близко, хотя летом часто можно было видеть пробегающего рыжевато-серого песца, охотившегося за мелкой птицей или леммингом. Однажды горняки-проходчики с Желтых Вод подарили мне прекрасно выделанного песца: и лапки, и хвостик, и носик, и глазки, одним словом, все было как у живого. Однако недолго бело-голубой подарок украшал нашу московскую квартиру: Людмила, жена моя, через год сшила из него шапку, чем я был очень огорчен, а сегодня и шапки уже нет, и красивой шкурки тоже.
В свое первое крещение на Новоземельском ядерном полигоне я впервые понял, что такое ожидание погоды – циклона, необходимого для проведения опыта. Мы просидели на проливе почти целый месяц. Пришлось еще раз провести генеральную репетицию, при которой практически проверяются все процедуры действий групп испытателей, в том числе и работа всех устройств регистрации с холостыми записями или от имитаторов ожидаемых сигналов, за исключением одной – нет подрыва ядерных устройств. Обычно генеральную репетицию проводят за день-два до проведения опыта. Но если опыт откладывается, то целесообразно проводить ее, чтобы убедиться в исправности всего очень сложного комплекса подрыва и диагностики эксперимента.
Наступил ноябрь, снег давно уже лежал на земле, заметно сократился день, да и сильные морозы и шквальный ветер зачастили с Северного Ледовитого океана. К нам пришел дизель-электроход «Байкал» для обеспечения эвакуации на время опыта всех жителей поселка Северный. Однажды засвистел жуткий ветер, лавиной спускаясь стремительно вниз с прибрежных гор и увлекая за собой крупные камни; стальные тросы, которыми пришвартовывали к пирсу корабль, как струны натянулись и мгновенно по очереди стали со звоном лопаться, и нас вынесло на середину пролива. По кораблю быстро была объявлена штормовая тревога, и командир вывел «Байкал» в открытое море, где было безопаснее. Так я впервые познакомился с новоземельской борой, когда холодная масса воздуха собирается в ложбинах между вершинами и потом, увлекая все на своем пути, стремительно сваливается с гор в долину к проливу. Арктика давала о себе знать.
Перед ноябрьским праздником нас отпустили домой на Большую землю, то есть на материк, так как подходящая для проведения взрыва погода на ближайшие две-три недели не предвиделась. Однако я успел долететь только до Москвы, откуда должен был лететь в Арзамас-16, как явился посыльный на квартиру тещи, где я остановился на ночевку, на такой близкой моему сердцу и душе станции Лосиноостровская, в любимой Лосинке, и сообщил, что взрыв произведен, но что-то там на Севере случилось и надлежит срочно вернуться на ядерный полигон. Меня подвезли в аэропорт «Астафьево», а оттуда военным бортом на Новую Землю, где все стало ясно.
После взрыва с гор сошла большая лавина камней и щебня и завалила железные сооружения с диагностической аппаратурой у входа в штольню. Хотя у нас была телеметрия основных данных на безопасное расстояние на КП, однако встал вопрос о раскопке из завала диагностических приборов. Для оценки реальной обстановки по возможному извлечению аппаратуры руководитель Государственной комиссии попросил меня и еще двух офицеров полигона по возможности обследовать завал на месте. Приблизившись на вертолете к завалу, где радиационная обстановки была почти нормальная, мы вышли втроем из вертолета, взяв с собой дозиметры, и медленно направились к лавине. На месте расположения диагностической аппаратуры нашему взору предстали громадные камни весьма так тонн десять-пятьдесят с мелкой щебенкой между ними. Взбираясь на эти громады, с трудом поднялись наверх лавины около десяти метров высотой, затем стали осторожно спускаться. Мы давно уже перестали смотреть на индикаторы дозиметров, так поразила окружающая нас картина, и молча спускались с гребня лавины, однако глубокая тишина, темные глыбы камней создавали ощущение застывшей и затаенной опасности. Чувство не подвело. Мгновенно все трое разом увидели нежно-голубое свечение выходящего из расщелины прозрачного газа. Это было свечение радиации, или так называемое черенковское излучение проникающих через воздух частиц от продуктов ядерного взрыва. Не сговариваясь, мигом слетели вниз, вскочили в вертолет и – на корабль.
В эти ноябрьские дни Государственная комиссия располагалась на дизель-электроходе «Байкал». Об этом корабле, который во второй половине шестидесятых годов обеспечивал подготовку и проведение первых подземных ядерных испытаний в проливе Маточкин Шар, моно написать много хороших слов, его команда не раз нас выручала после опыта в сложной радиационной обстановке, когда уже большие ледяные поля бороздили пролив с Карского в Баренцево море. Он мог ходить при толщине льда до одного метра, красиво рассекая встречные льды. Однако печален был его конец: после очередного капитального ремонта на ходовых испытаниях при входе в Кольский залив он при приливе врезался в подводные скалы, на которых и сегодня «сидит», напоминая всем морякам о суровом характере моря.
Моряки Северного флота с уважением относились к нам и обычно на переходах с пролива до поселка Белушья Губа, или Белушки, а от нее до Североморска, что на Кольском полуострове недалеко от столицы Севера – Мурманска, всегда уступали свои лучшие каюты и кают-компанию офицеров для проведения оперативных совещаний Государственной комиссии. И в этот раз, возвратясь с завала на корабль, доложили, что нецелесообразно проводить раскопки и пытаться извлечь диагностические приборы. Так и лежат они до сих пор под завалом, напоминая об истории освоения технологии проведения подземных ядерных взрывов. После короткого обсуждения комиссия решила возвращаться на «Байкале» в Белушку. Справа по выходу в Баренцево море можно было видеть деревянные развалины становища Лагерное, основанного еще в XIX веке поморами, а слева, чуть подальше, уже на выходе к морю виднелись останки деревянного дома известного художника, певца Севера, А.А. Борисова. История жестоко обошлась с этими местами обитания первых поморов, - как и всюду на Руси, здесь тесно переплелись настоящее и историческое прошлое страны.
Потом таких переходов было много, но этот первый морской переход в середине ноября запомнился мне своей красотой, величавой ночной картиной темно-синего неба, разрезанного северным сиянием, переливающимся цветными узорами до горизонта, переходящего в небо, и шарами светящихся медуз, возбужденных движением нашего корабля. Долго оставалась за кораблем эта лента светящихся шаров, и ее свет постепенно переходил от ярко-белого до нежно-голубого уже далеко-далеко за нами. Нежные волны тихо бились о борт корабля, иногда с шумом удаляясь от него, когда корабль менял свой курс. Вся эта идиллия природы Севера ничем не напоминала о недавно проведенном здесь, почти рядом, мощном подземном ядерном взрыве, и это наводило на мысль, что колоссальные силы природы – вне нашего понимания. Это - Природа!
Ночь на переходе проходит очень быстро, и я все время простоял на капитанском мостике, любуясь ночным пейзажем и темными контурами скалистого берега. Отличная и слаженная швартовка у небольшого пирса – и мы уже на берегу в Белушке. Все-таки человек – земное существо, как приятно пройтись по заснеженному твердому берегу при небольшом морозце. Человеку нужна твердость в ногах, да и в своих устремлениях к заветной мечте тоже. В поселке Белушья Губа, с одной центральной улицей, протянувшейся с юга на север, в двухэтажной гостинице для Государственной комиссии проживало и руководство ядерного полигона. Когда-то здесь было становище поморов с деревянными домами, а сегодня стоят кирпичные двух- и четырехэтажные жилые дома. Есть Дом офицеров, куда мамы приводят своих взрослеющих дочерей на балы с молодыми офицерами и где можно хорошо отдохнуть в уютной обстановке, прекрасная средняя школа, ну и конечно, спортивный комплекс с большим зимним бассейном и небольшой финской баней. Вот она-то и была для нас самым любимым местом после многомесячного пребывания на проливе и проведения подземного взрыва. Здесь можно было отдыхать душой и телом долгими часами, иногда с вечера до утра.
Два-три дня в Белушке пролетали быстро, и после написания отчетов о работе и проведения Государственной комиссией заключительного совместного заседания со всеми службами полигона, где тщательно разбирались все этапы подготовки и результаты проведенного эксперимента, - домой!
И как всегда, прощание с нашими коллегами – военными моряками, геологами, проходчиками и монтажниками, остававшимися зимовать в условиях Арктики с ее суровыми тридцатиградусными морозами, ураганами и завалами снегом домов до второго этажа. А весною опять встреча с нами – испытателями. До новых встреч, дорогие и близкие друзья!
Особенно запомнилась наиболее сложная и трудная подготовка подземного ядерного испытания в чреве горы Черная, названной так по ее темно-синему цвету даже в ясную солнечную погоду. Гора находится выше по реке Шумилихе, в десяти километрах от поселка Северный. Геологи говорили, что грунт этой горы составляет мерзлый глинозем с большим количеством кристаллов пирита. Устье штольни выходило к реке Шумилихе, что несет свои воды от ледников гор в пролив Маточкин Шар. Обычно спокойная и сравнительно мелкая, так что можно пересечь ее на газике-джипе, после обильных дождей, когда идет интенсивное таяние ледников, она неузнаваемо меняет свой нрав. Бурный поток в несколько метров глубиной с ревом и брызгами все сносит на своем пути, и нет силы, способной преодолеть ее 100-200-метровую ширину. В это время Шумилиха всегда доставляла нам много хлопот: то порвет трассу кабелей, проложенных от штольни к командному пункту, то полностью заблокирует доставку бетона, срывая график забивочных работ в штольне перед опытом. Только потом, в конце концов, были построены мосты и укреплена дорога вдоль реки, но это было уже в середине восьмидесятых годов. Пока же были одни трудности.
Однажды мы с Колей Логуновым возвращались в поселок уже после спада бурливого потока в Шумилихе и, несмотря на знание места переправы, попали в глубокую яму на дне реки, так что нам пришлось взобраться на брезентовый тент кузова газика. Бурный поток ледяной воды вымыл на дне такую яму, что из воды торчала только крыша газика, на которой мы и обосновались, с тревогой посматривая по сторонам. В такое время машины редко ездили по этому маршруту, и нас не на шутку охватило беспокойство. Поток подмывал наш газик, и он стал медленно давать крен. До пролива от нас было совсем близко и купание в ледяной воде, да еще при таком течении, ничего хорошего нам не сулило. И на этот раз судьба преподнесла нам подарок: вскоре нас заметил шофер проезжавшего невдалеке КрАЗа – мощного грузовика с тремя ведущими осями колес, которому и море было по колено.
Но это было не последнее испытание на этом опыте. Название свое гора оправдала и дальше. Во время подготовки эксперимента вертолет, который обычно облетал гору и если позволял профиль вершины, то там и садился (для установки датчиков регистрации начала возможного выхода радиоактивных газов с поверхности горы), при посадке на нее в этот раз рухнул метров с двадцати в ложбину на плоской вершине. Летчики потом объяснили, что на высоте вершины горы они обнаружили сильное течение воздуха вдоль ее поверхности, но для подъема было уже поздно. К счастью, все обошлось ушибами, и многие из нас наблюдали, как вертолетчики с трудом спускались с шестисотметровой высоты. Падение вертолета не было видно, и мы все были удивлены, приняв спускавшихся с отвесных скал людей за туристов, и только когда они, окровавленные, подошли к нам, мы осознали всю трагедию, разыгравшуюся там на высоте. Я отдал летчикам свой газик, и он отвез их в поселок. Долго мы стояли у устья штольни и смотрели вверх: что еще преподнесёт нам Черная?
Подготовка к эксперименту проходила своим порядком. После долгих анализов мы решили установить трейлеры с регистрирующей аппаратурой на расстоянии около полутора километров от устья штольни. Это было нетрадиционное решение, обычно аппаратурные трейлеры устанавливались на расстоянии сотни метров от входа в штольню. Но уж очень отвесный был склон горы у устья этой штольни. Трейлеры переправили через долину, где весной и после дождя протекала безымянная речка-ручеек, и разместили на склоне противоположного горного массива. Пришлось удлинить кабельные трассы для передачи сигналов от датчиков, установленных в штольне, к регистрирующей аппаратуре, а это все затраты, и немалые, но безопасность результатов регистрации очень важна – уж что-то тревожное было в этой отвесной скале у устья штольни.
Кстати, на склоне той горной цепи, где были установлены трейлеры, есть чудесное место: поляна темно-зеленого, изумрудного мха с изумительно ровной поверхностью, а рядом внизу, на глубине десяти метров, пробившая себе через отвесные скалы дорогу речка Водопадная, что берет начало с ближайшего голубого ледника и через каскады небольших водопадов со звонким переливом скатывается в долину. В центре поляны сохранились останки жилища и мастерской норвежских поселенцев конца Х I Х столетия. Мы любили отдыхать на этой поляне. Здесь было прекрасно, и абсолютную тишину нарушал только шум водопадов кристально чистой воды. Девятнадцатое и двадцатое столетия – что за короткий миг в истории нашей земли! И как-то странно было ощущать, что где-то рядом за небольшим перевалом идет интенсивная работа по подготовке подземного ядерного испытания и достижение человеческой мысли вступает в противоборство с природой. Даст ли природа на этот раз познать частицу её бескрайней тайны? Человек постиг и разбудил колоссальную энергию природы. Пройдет время, и не ядерное оружие будет определять лицо нашей планеты, а грандиозные тепловые и энергетические источники, которые позволят Человеку вырваться из объятий Солнечной системы в космическую даль для поиска себе подобных, а может и иных форм жизни. Тогда и вспомнят уже безымянных первых испытателей, проникших в сокровенные тайны энергии материи.
А пока все было готово к проведению подземного ядерного взрыва в горе Черная. Командный пункт располагался на небольшой высотке вблизи пролива, километрах в десяти от горы Черная. С него была видна только верхняя часть горы, где были размещены ядерные заряды. Оборудован он был очень скромно: несколько деревянных одноэтажных бараков с установленными на них антеннами системы управления и контроля подрыва ядерных устройств, столовая и небольшая угольная котельная. Тут же была размеченная с помощью обычных красных флажков и взлетно-посадочная площадка для нескольких вертолетов, которые в случае любого нестандартного исхода взрыва могли бы быстро перебросить членов Государственной комиссии и всех испытателей с высоты в Белушку или другое безопасное место. Здесь же располагался и вертолет-разведчик. Поднимаясь в воздух как обычно до взрыва, он вел радиационную и визуальную разведку в районе горы Черная до и после взрыва.
До взрыва было еще двое суток, когда мы однажды заехали на высоту, где дежурные матросы показали нам тушку малыша-нерпенка, этого вечного спутника пролива, из семейства тюленей. Понурые матросы рассказали простую и трагическую историю. Один из них гулял вдоль берега залива и вдруг увидел невдалеке шаловливого нерпенка, который выполз на берег, видимо, насладиться прогулкой по земле-матушке. Матрос снял свою шапку и замахал ею, отгоняя нерпенка в воду, но тот схватил ее своими ярко-белыми зубками и стал тянуть на себя. Матрос опешил, что за напасть, ведь шапка-то казенная, да и старшина задаст нагоняй за утерю. Не долго думая, он кулаком левой руки стукнул нерпенка по голове: «Отдай шапку!» Удар молодца по мягкой головке животного был смертельным. Вот и вся история! Принес он его на руках на высотку, и все моряки с грустью смотрели на бездыханное тело этого невинного существа. Матросы не стали снимать с него нежно-серую шкурку для выделки, а отнесли к заливу, моет, мама его приплывет проститься. Через несколько дней труп исчез. Куда? – одному Баренцеву морю известно.
А время шло к «Ч» - часу подрыва установленных в штольне ядерных зарядов. Все, кто участвовал на заключительном этапе работы, были на высотке, остальные - это около тысячи военных и гражданских специалистов – на кораблях. Рано утром, еще в сумерках, вышли в море на безопасное расстояние. Только тихий удар в корабль даст им сигнал – ядерный взрыв прошел и скоро можно будет возвращаться в поселок.
Пришел долгожданный для проведения опыта циклон. Москва, по складывающейся синоптической обстановке, дала добро на взрыв, а последняя консультация прошла за несколько часов до часа «Ч». Все замерли, только из фургона подрыва по радио громким и твердым голосом отсчитывали остающиеся до взрыва секунды …три, две, одна, ноль. И в абсолютно мертвой тишине мы увидели, как часть горы Черная медленно опускается, правильнее сказать, ползет вниз. Земля под ногами закачалась, и только потом до нас донесся глухой, как стон земли, гул. С гордостью я ощущал эти колебания земли: и сегодня я вырвал частицу тайны, я победил, спасибо тебе, природа-матушка, ты дала мне такую возможность! Эта была гордость настоящего мужчины, познающего мир, а не прожигающего жизнь в ночных столичных клубах и кабаках.
О боже, что же мы увидели дальше! Над горой поднялись вверх на высоту нескольких километров три свечи белого радиоактивного пара, как будто злой дух вознесся в небо. А лавина из мерзлого грунта в пятьдесят миллионов кубических метров, шириной около полукилометра и высотой этак метров шестьдесят, как цунами, прошла всю долину, снесла наши трейлеры и взобралась на противоположное предгорье. Потом, когда смотрели фильм, снятый вертолетом-разведчиком, мы с затаенным дыханием несколько раз повторяли эти кадры, где передвижные электростанции, стоявшие несколько в стороне от наших трейлеров, вспыхивали как спички, когда лавина накрывала их. Трейлеры всплыли в этой невероятной смеси грунта со льдом и опрокинутые были выброшены лавиной на ее край. Их слоеные корпуса из алюминия и пенопласта были во многих местах разорваны. Когда спустя два часа после взрыва мы вернулись на место их стоянки, то увидели все это своими глазами. Я мигом пролез через рваное отверстие в один из них, и радости моей не было конца – внутренности трейлера не пострадали, и вся система регистрации сработала по заданной программе задолго до прихода лавины. Информация была получена полностью. Вот так гора Черная выпустила злого духа вверх, куда от штольни гонит ветер облака. Мы молча смотрели в небо – жаль ту голубую даль, куда плывут они в объятиях циклона и где радиоактивный выход в течение трех суток будет контролироваться самолетом «Ан-24», специально оборудованным системой воздухозабора и обработки данных по радиоактивным изотопам. С грустью мы смотрели на искаженный облик долины. На следующий год перед завалом образовалось неглубокое озеро, а ручей пробил-таки себе дорогу из-под завала.
И сегодня, бывая с инспекцией на проливе, всегда прихожу к этому завалу, как будто вновь и вновь возвращаюсь в свою молодость, вспоминаю друзей и обычные будни суровой, но счастливой жизни здесь на протяжении двух десятков лет, каждые лето и осень. Я каждый год скучаю по Новой Земле. До новых встреч, труженики Арктики!
|
|
 |