Борис Сергеевич Миронов

Борис Сергеевич Миронов, в прошлом профессиональный журналист и лидер Национально-державной партии России, ныне лидер Союза Русского Народа, не новичок в политике, знаком с тайнами кремлевской «кухни». Одно время, еще при Б. Ельцине, он сам входил во власть, был Председателем комитета РФ по печати. Тогда же, предложив национально-государственную программу духовного возрождения Отечества, нажил врагов, подлых и коварных. В своих статьях, книгах, выступлениях Борис Миронов отстаивает ярко выраженные национальные интересы России и русского народа.

Витязь. Судьба Бориса Миронова

Впервые я услышал о Борисе Миронове в ельцинскую смуту. Говорили, что демократы захватили крупнейшее российское издательство «Советская Россия», поставив туда своего человека — Миронова, который принялся изгонять из издательства русских людей. Это не было голословицей. Из «Советской России» действительно уходили редакторы, и действительно не по своей воле, и действительно это были в основном русские. Однако говорили и другое: что новый директор Миронов как раз наш человек, в том смысле что честный, порядочный, словом, русский, а что гонит из издательства русских, так не потому, что они русские, а потому, что бездари и бездельники. Страсти, слухи накалялись, но тем и хороша любая творческая работа, что она имеет зримый результат, и кто бы в какую тогу ни рядился, на какие котурны ни громоздился, все определит конечный продукт — готовая книга.

Миронов сменил название «Советская Россия» на «Русскую книгу», и это было не просто сменой вывесок, а знаменовало переход издательства на качественно новый уровень, открывало читателю «русский свет», как говорил Ф. М. Достоевский. Из забытья, из-под глыб цензорских запретов стали возвращаться замечательные истинно русские писатели, мыслители, которых прежде официальная пропаганда если и поминала в энциклопедиях, научных статьях, то непременно с ярлыком «реакционер», «враг прогресса», «махровый монархист», «русский шовинист», «националист», «ретроград» — Леонтьев, Ильин, Шульгин, Победоносцев, да, тот самый знаменитый обер-прокурор Священного синода, «фанатичный приверженец самодержавия», как его характеризовала советская энциклопедия, один из умнейших русских людей, последний раз до «Русской книги» издававшийся в 1896 году, писавший:

«Господь миловал нас от западной заразы — демократии. Страшно представить себе, что было б с Россией, обрети она роковой дар — российский парламент».

«Русская книга» выпустила знаменитый «Московский сборник» Победоносцева, изменив название на заглавие актуальнейшей для России статьи о демократии «Великая ложь нашего времени».

Под маркой «Русской книги» выходила литература, которая давала возможность читателю спокойно и мудро осмысливать сегодняшний суетный, вертлявый и крикливый день. В издательском мире появился человек, прямо заявивший, что заполонившие книжный рынок Анжелики, Эммануэли, де Сады — это не конкуренты Пушкина, Гоголя, Тарасы Бульбы, это их враги, губящие духовное здоровье нации, что литература, хлынувшая с западных полок, — это тот же наркотик, может, даже более опасный, потому что более массовый и более доступный…

Это мне уже нравилось, и не мне одному. То один, то другой из моих товарищей советовали: «Неси ему — он поймет». Речь шла о моих запрещенных романах «Тля», «Любовь и ненависть», «Во имя отца и сына». И я позвонил Миронову, предложил ему переиздать свой опальный, «арестованный» роман «Любовь и ненависть», поскольку считал, что поставленные в нем проблемы сейчас даже более актуальны, чем при первом издании в 1970 году. Миронов спокойно сказал: «Ну что ж, приносите». Из тона этих слов я понял, что он не читал нашумевшего романа и имя опального, «битого-перебитого» автора, написавшего три «вредных» романа, не произвело на него впечатления. И я не спешил идти в «Русскую книгу». Это уж потом, годы спустя, я узнаю от Миронова, как в далеком отрочестве в далекой-предалекой сибирской Могоче он, заинтересовавшись книгой, что с оглядкой и с шепотом переходила из рук в руки взрослых, заимствовал ее поздно ночью у родителей и тайком под одеялом при свете «китайского» фонарика читал ее. Память не забыла даже, как выглядела обложка той «запретной» книги. Это была моя «антисемитская» «Тля» в ее первом нашумевшем издании. Но я об этом узнаю потом, а пока раздумывал идти — не идти к Миронову, Миронов из издательства ушел резко в гору, возглавив российскую печать.

Познакомились мы с ним много позже на юбилейном вечере журнала «Молодая гвардия» в Доме литераторов. Выступавших там было немало, лиц известных и именитых. И все говорили славно. Миронов среди них не затерялся, он говорил наособицу, говорил коротко, очень ясно, без единого дежурного, лишнего слова, ненавязчиво, но четко и даже не то что убедительно, а повелительно определил роль и место журнала в России. Слова были настолько весомы, что сказанное им воспринималось тотчас, да еще на возвышенном духовном подъеме. Так волево, без малейшего нажима распоряжается полководец, хорошо сознающий поле битвы и место каждого на нем, и уверенность его тотчас мощной энергией вливается в каждого слушающего его. Миронов заинтересовал меня всерьез, и я — сейчас это хорошо сознаю, а тогда, должно быть, интуитивно — почувствовал, что он интересует меня не только как писателя. Хотя для писателя он фактура богатейшая, один его максимализм чего стоит, который более привычен молодым, — привычно называемый нами «юношеский максимализм», но который так редок у пятидесятилетних, да еще крепко битых, как Миронов, — одна отставка с министерского поста, с этакой дух захватывающей громадной высоты кого угодно могла подломить, обезволить, обессилить, заставить опустить руки, но только не укрепить, как Миронова. Но еще больше, чем писателя, он меня заинтересовал как гражданина России, как русского, который не желает мириться с унижением и позором России, с гибелью Империи, который ищет опоры, той духовной, сильной личности, того спасителя Отечества, про которого поэт и музыкант Михаил Ножкин поет: «Время Русь собирать! Время Русь собирать! Где ж ты, Иван Калита?»

Борис Миронов родом из Восточной Сибири, из затерявшегося в тайге поселка Могоча на севере Забайкальского края. Родился в семье фронтовиков. Отец — Сергей Григорьевич. Ему еще и девятнадцати лет не было, когда в 1942 году окончил Благовещенское пехотное училище и в звании лейтенанта был направлен на службу в знаменитый и легендарный «Смерш». Мама, Валентина Семеновна, воевала связисткой.

В жизни ничего случайного не бывает. Нет ничего случайного и в жизни моего героя. Сам фронтовик, я как должное воспринял, что родители моего героя фронтовики, вот если бы они у такого человека оказались эвакуированными в Ташкент или Алма-Ату, это бы как-то не вязалось с моим героем, не совсем логичным было бы, неестественным. А то, что родители Миронова в тылу не отсиживались, воевали, отец после германской сразу на японскую был переброшен, зная поступки их сына, — это нормально. И то, что он из Сибири, и услышав от него не без самоуважения сказанное «я — сибиряк», понимаю, не был бы он таким, не родись он в Сибири, где простор и воля, где дух свободы и независимости во всем, начиная с житейского устройства: свой дом, свое тепло, своя печка и свои дрова, своя вода из пробегающей рядом с домом реки, своя еда, что дают огород, тайга и река с озерами. Это вам не в тесной городской коммуналке расти, с утра в нетерпении перетаптываясь с ноги на ногу под дверью туалета, занятого соседом. А если воду отключат? а если тепла зимой лишат? С детства въедающееся сознание зависимости, которого напрочь лишен Миронов. Может, потому и прет Миронов по жизни, ломит, как медведь по тайге. Он сам как-то в телепередаче, еще во власти, на вопрос, почему так спокойно относится к критике в печати, сказал, что вырос в тайге и хорошо знает, как берут медведя. Пока миша не обращает внимания на тявкающих шавок, его ни один охотник не возьмет. И дотопает миша, куда хотел. А начнет огрызаться, закрутится — пропал медведь. Пресса тогда долго обижалась: «Миронов нас шавками назвал». Не сбивают его с ног ни злобные критики, ни увольнения, ни отставки, потому что Миронов с детства воспитан на независимости, на обустройстве жизни своими руками, своей головой.

Итожа карьерный рост Бориса Миронова — а он будь здоров: из районной газеты глухого таежного поселка, даже в Читинской области считающегося глубинкой (известного здесь разве что золотом да сильными морозами, когда на 40 градусов не обращают внимания даже в начальной школе, занятия идут как ни в чем не бывало, а зашкаливает и за 50, и за 60 градусов; у Миронова есть репортаж о работе железнодорожников в такие дикие морозы «Минус 64 — жарко!»), до специального корреспондента главной газеты страны, члена правительства, министерского поста председателя Комитета Российской Федерации по печати, — рука сама соскальзывает на шаблонное «баловень судьбы», но это вовсе не так. Судьба все время испытывала его, случалось… искушениями.

Очень рано, хотя уже поработал и монтером связи, и в районной газете литсотрудником, и, перебравшись в областной град Читу, в газете «Забайкальская магистраль», он становится инструктором обкома комсомола. Ему перевалило лишь за 18, и коллеги завистливо подсчитывают открывшуюся перед молодым Мироновым перспективу: через два года — первый секретарь райкома комсомола, еще через два-три года — заведующий отделом обкома… А он, скоро разглядев всю фальшь, надуманность, надутость комсомольской работы, не просто уходит, вырывается из обкома, несмотря на действительно сладостную перспективу комсомольского функционера. Возвращается в газету и скоро уходит в армию. И опять выбор, опять заманчивое искушение: ему, студенту-заочнику МГУ с опытом работы в обкоме комсомола, знакомый по работе в обкоме военком предлагает служить в Чите при штабе округа в радиотехнических войсках, он же рвется на границу. Ведь идет тревожный 1971 год, когда на границе ежеминутно ждали повторения кровавых событий Даманского.

И снова выбор, снова искушение. В Даурский погранотряд, где новобранец Миронов заканчивает курс молодого бойца, приезжает редактор окружной газеты «Пограничник Забайкалья», чтобы забрать Миронова в газету. Солдат с опытом работы в газете, студент столичного факультета журналистики — такое случается нечасто. Миронов просит оставить его на границе. У полковника хватает ума и терпения выслушать солдата. У Миронова хватает аргументов: «Да как я могу писать о границе, не зная ее, не испытав ее». — «И где бы вы хотели служить?» — спрашивает полковник, изумленный отказом солдата служить в округе. Изумляется еще больше, когда слышит в ответ: «В школе сержантского состава». Я как бывший, еще довоенный начальник погранзаставы, хорошо понимаю изумление полковника. Школа сержантского состава — самое трудное на границе, вот уж где «закаляется сталь», когда на излом, на проверку прочности берутся не только твои физические силы, но и воля твоя, твой дух — без них не одолеть учебного пресса, где изначально все нормативы как для старослужащих, где быстро проявляется, есть или нет в тебе всего того, что можно назвать одним словом «ответственность». И как бы громко это ни звучало — ответственность за Родину, за страну, — но только тогда ты будешь и заботливым и одновременно жестким командиром, только тогда ты будешь понимать, что не кусок земли ты охраняешь, а безопасность страны, что диверсант, прошедший сквозь границу из-за твоего незнания, из-за твоей недоученности, из-за твоего плохого обучения рядовых солдат, просто из-за твоей безалаберности, может натворить немыслимых бед… Наверное, все это в Миронове было, коли, выпущенный командиром отделения, он становится скоро заместителем командира учебного взвода, и — редчайший случай! — командиром взвода. В 20 лет иметь под началом 44 солдата — неплохое начало. Может, так и рождаются настоящие министры.

Заканчивать службу все равно пришлось в газете; команда «откомандировать!» — и куда денешься. И газета эта, «Пограничник Забайкалья», во многом определила дальнейший путь моего героя — ведь сложилось так, что службу он закончил, кроме армейского звания, еще и в звании… лауреата газеты «Правда». А было так. У вертолета, спешно эвакуировавшего умирающего солдата с фланговой заставы, уже при подлете к отряду заклинило несущий винт. И что тому причина — молитва ли чья, простое везение или супермастерство летчиков, — только вертолет камушком на землю не пал, как бывает в таких случаях, а спланировал, и, проскользнув между высоковольтными линиями, сел на оживленную трассу, даже не сдавив до упора амортизаторы. Сами без царапины — и бойцу не дали умереть, мигом отправили его на попутке в госпиталь. Герои, конечно, асы. Только аплодировать летчикам начальство не стало. Зачем шум поднимать? Нагрянут комиссии, станут копать, отчего авария произошла. Вертолетчикам, конечно, если не на грудь, то на погоны что-нибудь да перепадет, а у начальства не ровен час что-нибудь спадет… По этой причине написанные Мироновым «45 секунд полета» с полосы сняли. В областной газете материал запретила цензура: о выходе из строя боевой техники, что привело или могло привести к жертвам, писать разрешалось раз в год. Лимит у газеты уже был исчерпан. «Знать, не судьба», — не Миронов вертолетчиков, а пилоты пытались успокоить Миронова, но тот, памятуя «мало побежденных, масса сдавшихся», отправил материал в «Правду», почти что «на деревню дедушке», и сам себе не верил, когда читал собственный материал в «Правде». И действительно была комиссия из центра, и вертолетчики, как полагается, обмыли награды. Миронова они, конечно, не позвали, офицеры с сержантом не пьют, хоть и старшим сержантом, будь он хоть трижды автором «Правды». Нашли и причину катастрофы — дефект заводского литья, так что начальство зря страховалось. Неожиданным был для самого Миронова финал: «Правда» поздравила с победой в конкурсе на лучший репортаж. Премия нашла его уже на гражданке, в редакции областной газеты. Через пять лет, когда его будут брать в «Комсомолку», кто-то жирным красным фломастером подчеркнет в его куцей творческой биографии «Лауреат премии газеты «Правда».

А судьба готовила моему герою новые, более жесткие испытания на верность долгу, на порядочность, на крепость.

Он заканчивает университет и неожиданно оказывается на перепутье. Два приглашения. Одно совсем неожиданное: его диплом «Газетная акция как форма управления общественным мнением» признан одним из лучших, его рекомендуют в аспирантуру. И другой зов самый желанный: «Комсомольская правда» приглашает к себе. Три года беззаботной аспирантской жизни, почти полная гарантия стать кандидатом — и «Комсомолка» с ее жесточайшим тестом на профессионализм, на выживание в конкурентной творческой борьбе, и никакой гарантии, что пройдешь, выживешь, останешься в «Комсомолке». Понятно, что он выбрал «Комсомолку», только никак не думал, что выбор этот ненадолго. Реальность опережала его мечты. Но по порядку.

Все случилось, когда он готовил статью о приписках на подмосковных стройках. Как ни потаенно готовил, все равно кому не надо было раньше времени знать, узнали, а прознав, перепугались и взялись за Миронова. Нет, ему не угрожали, его даже не пугали, его даже не просили отказаться от материала — его лишь просили вставить в материал одну единственную строчку, он до сих пор помнит какую: «И это несмотря на то, что Мытищинский горком партии жестко пресекает любые попытки очковтирательства на стройках». Стоимость этой строчки определили в прекрасную однокомнатную квартиру. Причем не так грубо: ты вписываешь строчку, мы тебе выписываем ордер. Приехал старый знакомый, коллега, уже маститый журналист, и как бы между делом: там мужики переживают за тебя, корреспондент центральной газеты — и в коммуналке, не дело, говорят, давайте поможем, резервы есть, сейчас как раз дом вершат, скоро заселять… Так же ненавязчиво и просьба «от мужиков» войти в их положение: «первого» сватают в ЦК, второй идет ему на смену, а критическая статья может все испортить… Выстоял Миронов перед соблазном, да только выходило, что зря — материал не пошел. Вызвал к себе главный редактор «Комсомолки» (Лев Корнешов тогда руководил газетой): «Да ты хоть сам понимаешь, на что замахнулся? Мне завтра на таком ковре стоять, не знаю, кем с него сойду. Но ты молодец! За материал спасибо!» И если прежде письмом в «Правду» с далекой китайской границы Миронов утверждал свои принципы идти до конца, то здесь тот же путь был значительно короче: «Правда» с «Комсомолкой» соседствовали в одном доме. «Правда» взяла его материал, а вместе с материалом и самого автора.

— «Правда», — считает Миронов, — ставила перед своими журналистами высшую профессиональную планку. «Видеть изъян в обществе может каждый и описать его способен всякий, — говорил Виктор Григорьевич Афанасьев. — Вы же должны не просто описать болезнь, не просто определить, отчего болит. Поставить диагноз — полдела. Вы должны определить, как лечить болезнь. Найти и показать решение проблемы, определить курс лечения — вот ваша задача. Находите тех специалистов, ученых, кто знает, как и что делать. Показывайте этих людей, давайте им слово, предоставляйте им трибуну «Правды».

«Правда» учила и заставляла мыслить по-государственному, государственным масштабом, государственными интересами. Что ни статья Миронова в «Правде», то действительно государственный масштаб, государственное мышление. Статья «Абалаковский спор» во многом определила судьбу строительства Средне-Енисейской ГЭС, разорительной для страны, губительной для Красноярского края, но корыстно выгодной для руководителей края, для руководства энерговедомства. После выхода материала первый секретарь крайкома партии и министр энергетики написали протестное письмо в Политбюро ЦК КПСС. Миронов выиграл эту схватку. Государственная комиссия, назначенная Политбюро, признала правоту молодого правдиста.

Очерк Бориса Миронова «Корни Отечества» спас от разрушения Исторический музей и Ленинскую библиотеку. По статье были приняты решения ЦК и Совмина, определены масштабы реконструкции гибнущих зданий, выделены деньги.

Реакцией правительства на статью «Чужой хлеб» стала реорганизация системы «Элеваторспецстрой». В итоге спасены сотни тысяч тонн зерна…

Хоть и удавалось делать немало, но все толще становилась папка неопубликованных материалов, все крепче лепился к Миронову ярлык «автора нашумевших гранок»; когда материал стоит в полосе, все читают, хвалят, жмут руку, только до читателя он так и не доходит, слетает с полосы на полпути. Защищал Миронов парнишку из Измаила, который честно и прямо по окончанию кандидатского партийного стажа написал заявление в горком: «За прошедший год я видел столько лжи, фальши, подлости в нашей партийной организации, что, выбирая между коммунистами- врунами и коммунистами-молчунами, которые и составляют нашу партийную организацию, я предпочитаю оставаться честным беспартийным», — и вместе с кандидатской карточкой отправил заказным письмом в горком. Горком решил задним числом исключить парня из партии, сфабриковать дело поручили местным чекистам. Материал мелькнул на полосе и тотчас был снят. Правда, главный редактор помог, добился, чтоб мальчишку оставили в покое. Но выносить партийный сор из замусоренной избы никто не захотел. Так полнилась папка неопубликованного. Зато как она потом пригодится писателю Миронову!

Писателя Миронова родила статья «Ревизия» — отправная точка его будущего романа «Сумасшедший». Даже многоопытные, не из трусливого десятка правдисты — и те отговаривали Миронова ввязываться в эту историю, в которой оказалась замешанной вся власть от райкома, Волгоградского обкома до Министерства здравоохранения, КГБ, ЦК, Комитета партийного контроля… Это не с крайкомом, не с Минэнерго воевать против строительства ГЭС. Речь шла об использовании психиатрии против строптивцев. Таким строптивцем оказался секретарь парткома совхоза, не пожелавший покрывать жуликов, а ниточки махинаций вели в райком, обком. Ну и объявили непокорного секретаря сумасшедшим. Было за что уцепиться — за полученную на фронте контузию. Свечников тогда вызвал огонь артиллерии на себя, его и накрыло. Через сорок лет геройство обернулось драмой. Честность, принципиальность, непокорность партийного секретаря объяснили сумасшествием в «результате перенесенной на фронте черепно-мозговой травмы», и даже справку на руки выдали. Вот с этой справкой и пошел Клавдий Андреевич обивать пороги власти в поисках правды от района до Москвы. Пройдя безрезультатно все круги власти, включая ЦК, пришел в «Правду». Сидел перед Мироновым крепкий, здоровый русский мужик и твердил одно: «Умереть боюсь, боюсь, что внуки потом вот по этой справке будут судить обо мне как о сумасшедшем». И ввязался Миронов в драку. Два материала, «Ревизия» и «После ревизии», вышли тогда в «Правде». Сняли первого секретаря обкома партии. 15 человек слетели с должностей, были исключены из партии. Свечникова не просто восстановили на работе, но сполна заплатили ему за два года вынужденного прогула.

Миронову бы радоваться, принимая поздравления коллег, а он словно заболел. Точно бажовский Данило-мастер, за что бы теперь Миронов ни брался, а недосказанное, недовыписанное в «Ревизии» просило выхода, выплеска. Пробовал в рассказах мучившее его сказать, только тесны оказались рамки рассказа. Так он сел за роман. Да кто же в газетной гонке романы пишет! Газета забирает тебя со всеми потрохами, со всем твоим временем, со всеми твоими силами и нервами, это каждый газетчик на себе испытал, говорю это как спецкор «Красной звезды», «Советского флота», иностранный корреспондент «Известий». А набухавший роман покоя не давал, он ворочался в нем, стучался, как ребенок стучится в материнской утробе. И дал же Бог! В. Г. Афанасьев предложил Миронову пойти в Академию общественных наук при ЦК КПСС, и намерений своих главный редактор «Правды» не скрывал: «Хочу поставить тебя на отдел. Но ЦК не утвердит. Надо или в ЦК поработать, или Академию закончить. В ЦК посылать не хочу — там тебя будут ломать, а вот в Академию сходи».

В Академии Миронов писал роман. Знала бы Академия ЦК, кого она пригрела в своих стенах! До Миронова никто не написал, а теперь уж точно никто не напишет столь убедительного романа о партии, — по сути, документа, обличающего эпоху КПСС.

— Сегодняшняя журналистика, та, что служит нации и Отечеству, а не Западу, не доллару, не евро, стремится открыть глаза обществу на творимое в Отечестве. Мы же в правдинские годы стремились открыть глаза власти на творимое в стране. Ведь стоило тогда прорваться на полосу газеты, и реакция власти следовала незамедлительно: моментально принимались меры, порой даже жестче, чем хотелось автору. Мы рвались через рогатки, колючую проволоку, надолбы и рвы цензуры, запретов и ограничений, чтобы только докричаться до власти. Казалось, будь больше гласности — и все будет в порядке…

Вот почему мой герой в «Правду» уже не вернулся, а убедил В. Г. Афанасьева разрешить ему принять приглашение работать в Совете Министров СССР, заниматься там анализом общественного мнения напрямую для председателя правительства.

— Думаю, полтора-два года тебе хватит, чтобы сбить охотку, — почему-то улыбнулся Афанасьев. — Двери «Правды» для тебя всегда открыты.

Миронов действительно скоро поймет, до чего же наивны были они, когда, как сквозь минное поле, рвались через запреты, чтобы только вынести правду жизни на полосы газет, Это не власть, это они не знали, не представляли и доли того, что творилось в Отечестве. Власть действительно реагировала на прорвавшуюся критику газет, но ровно в масштабах прозвучавшей критики. Менять порочное в государственной системе никто не собирался. Сбивали желтый лист, к гниющей корневой системе никто не прикасался и прикасаться не собирался. Все было драматичнее и гнилостнее в стране, во власти, чем прежде виделось из «Правды».

Записки Миронова главе правительства становились жестче, и это начало беспокоить приближенных к Рыжкову. Скандал разразился, когда Миронов сделал обзор откликов граждан на телепередачи с заседания правительства. Жестко, остро критически оценивали люди правительство: «Министры не чувствуют ответственности за страну, которая находится в кризисном состоянии», «Совмин неработоспособен», «Не срамите нашу страну, с нас довольно», «Такая жуткая тоска от беспомощности Н. И. Рыжкова перед гранитной сплоченностью, булыжной твердостью сидящих против него министров», «Срамота! Стыд берет за наших министров! Что ни министр — чеховский персонаж: вот-вот хрюкнет! Впрочем, при таком безразличии к нуждам народа, страны иными они и быть не могут!», «Заседание Совмина оставляет тягостное впечатление и порождает чувство безысходности от продолжающейся разрухи. Безучастно сидят раскормленные ожиревшие немолодые мужчины и переливают из пустого в порожнее. Какая-то жуткая безысходная мертвечина. Просто стыдно смотреть на эти тупые бесстрастные лица».

Это не через газету власть имущих критиковать, которых ты не видишь, это говорить в лицо людям, с которыми общаешься, которым ты подвластен, которые определяют твой рост, твою карьеру, твое благополучие. Миронов к тому времени имеет, как говорили, «коммунизм в отдельно взятой семье»: прекрасную зарплату, «кремлевскую авоську», тот знаменитый кремлевский паек, который избавлял от малейших забот о куске насущном; легендарную «кремлевку» — 1-ю поликлинику ЦКБ, на выбор роскошные пансионаты, санатории, у детей — специальная детская поликлиника, свои пансионаты, свои санатории, но это все пока при должности, на своем совминовском месте. Было что терять.

Записка Миронова об авторитете правительства переполнила чашу терпения начальства. Документ перехватили, заявив о тенденциозно подобранных мнениях граждан, не отражающих в целом всего спектра общественного мнения, ну и еще многое чего в том же духе. Тщетны были попытки Миронова доказать, что именно его анализ отражает настроение общества и он готов доказать это любым экспертам — ведь вот он, обработанный им массив. Ему лишь снисходительно советовали быть мудрее, благоразумнее и не проявлять максимализм, недостойный ответственного работника…

Уж если ему на полосы «Правды» удавалось прорываться с материалами, казавшимися абсолютно непроходимыми, то найти возможность напрямую передать главе правительства копию записки и вовсе не составило труда. Узнав про то, перепуганное начальство тотчас уволило Миронова «за перехлест… тенденциозность…». Но именно с этой записки начал свое выступление председатель правительства, открывая заседание Совета Министров: «Я наконец прочитал правду о себе, о нас с вами. Впервые прочитал, что действительно думает народ, как оценивает нас. Спасибо за этот мужественный честный анализ…» Приказ об увольнении Миронова моментально растворился, все сделали вид, что ничего не произошло. Дождавшись партийного собрания, Миронов поднялся на трибуну: «До каких пор мы будем сами себе лгать и делать вид, что в стране ничего не происходит…»

Что еще человеку надо, чего ему еще желать? Прекрасное образование, блестящая карьера, «коммунизм в отдельно взятой семье», история со скандальной запиской лишь укрепила его авторитет, положение, он был возвышен и приближен. Но предложили делать газету, предложили пока как идею — ни денег, ни людей, ни полиграфбазы, ничего! — и он бросает все и уходит из Совмина от всех благ, сытости, покоя, достатка. Почему? Да все потому же, почему он предпочел служить на границе, а не отсиживаться в штабном теплом местечке, потому что он, если пользоваться сибирскими характеристиками, мужик, который не под вершинку норовит пристроиться, когда нужно лесину нести, а встает под комель, туда, где тяжелее.

С нуля, из ничего создал Миронов «Российскую газету». Это сейчас «Российская газета» — лживый официоз, имеющий одну лишь цель — каждой своей строкой услужить власти. Борис Миронов, ее первый главный редактор, создавший газету «с нуля», задумывал свое детище иным и в первом номере «Российской газеты» воплотил этот замысел. Главная газета страны должна была являться строгим народным оком, надзирающим за властью. И как же это не глянулось молодой еще в то время российской власти, взошедшей на обличении советско-партийной коррумпированной бюрократии, но тотчас установившей те же самые коррупционные правила для себя. Первый же номер «Российской газеты» с сенсационным материалом самого Бориса Миронова «Правительство скупает голоса депутатов» вызвал истерическую ярость Хасбулатова, настоявшего немедленно убрать Миронова из главных редакторов главной газеты России. И в этой истории с «Российской газетой» четко вырисовывается сила характера Бориса Миронова — его принципиальное служение России, а не услужение власти, служение бескомпромиссное, любой ценой, несмотря на то что этой ценой может оказаться карьера и собственное благополучие.

Могут возразить «благоразумные голоса»: дескать, зачем, получив место, где можно сделать столько доброго, сразу было вступать в открытый конфликт с вышестоящими, отстаивать правоту, не лучше ли и полезнее согласиться в одном, другом, третьем, а в главном — послужить России. Но в том-то и дело, что, с точки зрения Миронова, добра наполовину не бывает, что, привыкая к компромиссам, ты вступаешь на путь лжи, или, как он написал в одной из своих давних еще правдистских статей: «Изменять себе в одном — это качественно меняться».

Жестко и точно, предвидчески написал Миронов в день отставки с поста главного редактора «Российской газеты» (это ноябрь 1990 года) председателю Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцину: «Сегодня корысть депутатов, желание многих из них использовать полученную власть в своих личных интересах бросается в глаза. Не видеть этого нельзя, не давать говорить об этом — самоубийственно. Ничто так не способно подорвать авторитет власти, как злоупотребление властью. Если Ваше окружение из Верховного Совета этого не понимает и понять не хочет, легко предсказать печальный финал нынешнего Верховного Совета и в который раз пожалеть народ, доверивший ему власть».

— За последний век мы не столько погубили экономику, сколько душу. Однако сегодня все бросились заниматься политическими, экономическими реформами, не желая понимать того, что самые умные, даже гениальные реформы останутся игрой ума, уделом гербовых бумаг, не более, если не будет в России истинного гражданина России — совестливого, умного, грамотного, уверенного в себе, с ярко выраженным православным, национальным сознанием, берущего на себя ответственность за возрождение России. И ничто — ни приказ, ни указ, никакой закон, никакая конституция — не заменят книгу в становлении такого гражданина.

Так или примерно так говорил Миронов на первой встрече с коллективом издательства «Советская Россия», представляя свою программу.

Это его позиция как писателя, как издателя — своими книгами растить, воспитывать нравственно здоровое, крепкое отрочество, уважающее свое Отечество, гордящееся им, способное крепить и защищать его. Не знаю уж, как воспринял коллектив «Советской России» программные речи своего директора, но точно знаю, что правление Союза писателей, с которым встретился новый директор издательского гиганта, чтобы объединить усилия, работать сообща, восприняло «прожекты» Миронова с большим скепсисом: дескать, «поет-то сладко, да говорить мы все мастера». И ошиблись! Миронов реализовал все свои замыслы, единственно не успев запустить в производство уже подготовленную серию «Российские самодержцы». Ставку он сделал на то, что привычно и емко называем «русской книгой», которая как закваска необходима русским для понимания себя русскими. Под маркой «Советской России», а чуть позже «Русской книги» продолжали выходить и Пушкин, и Гоголь, и Лесков, и Достоевский… это уж как само собой разумеющееся, но как заметно расширился тогда круг издаваемых «Русской книгой» русских писателей! Возвращались из незаслуженного забытья не угодившие Луначарским произведения Лейкина, Пантелеймонова, Никифорова-Волгина… Впервые вышел полный Гоголь, без всяких купюр, а только в одном «Тарасе Бульбе» их было больше сорока, и именно таким вышел Гоголь в «Русской книге», каким хотел видеть свои сочинения в своем завещании сам Николай Васильевич. Целая плеяда русских философов, не издававшихся в России почти столетие, вышла в серии «Мыслители России», религиозных мыслителей объединила серия «Жизнь во Христе». По принципу «пить воду из незамутненного источника» издательство находило и публиковало подлинные документы отечественной истории — «Россия в письмах, документах, дневниках». В противовес заполонившей тогда книжный рынок западной, да и отечественной «крутизне» детективов и вычумленной фантастики издательство выставило более увлекательную серию приключенческих юношеских романов «За счастьем, золотом и славой» — с совсем иными в отличие от западного чтива высшими нравственными ценностями. В них крепость духа, в них герой утверждает добро.

— Самая умная, но плохо написанная книга никогда не достигнет цели, — убежден Миронов. — Ей под силу овладеть лишь мозгами, книга же должна воздействовать на душу. Но в душу русского человека может проникнуть лишь чистое, истинно русское слово.

Засверкало, заискрилось всеми красками и оттенками истинно русское слово в сказах Писахова, Бажова, Шергина, собранных издательством под серийную обложку «Живого русского слова».

Теперь уже, оценивая сделанное директором «Русской книги» Мироновым, понимаешь что все введенные им серии, все отдельно выходящие книги в издательстве как гигантский симфонический оркестр слаженно работали на одну идею — подъем русского национального сознания, русского духа.

Противодействие было громадным. Дело дошло до того, что Московское еврейское культурно-просветительное общество (МЕКПО) обратилось в Генеральную прокуратуру Российской Федерации с требованием привлечь Миронова к уголовной ответственности за издание им Победоносцева и Шульгина. Вы себе можете представить, чтобы в Израиле русское культурно-просветительное общество потребовало от еврейской прокуратуры отдать под суд еврейского издателя за изданные им книги еврейских мудрецов?

Однако все эти нападки лишь укрепляли Миронова в верности выбранного им пути. «Российская газета» (ее возглавляла тогда Наталья Полежаева) публикует огромную, на целую полосу идеологическую статью Бориса Миронова, в которой впервые за многие десятилетия четко прописывается идеология русского национализма: «Семьдесят пять лет с нами обходились так, как будто мы напрочь лишены национального достоинства, национального духа и национального инстинкта. Но и сегодня продолжается эта национальная слепота, глухота, немость. Не понимать коренного в России, в русском народе — национального преобладания, — значит, вовсе не знать, не понимать, не чувствовать, не сочувствовать России… Национальное чувство есть духовный огонь, ведущий человека к служению и жертвам, а народ — к духовному расцвету».

Потрясающе, в это трудно, даже невозможно поверить, но ведь вот они, документальные свидетели — книги, газеты, именно с этим багажом, не «котом в мешке», не «серой лошадкой», а идеологом русского национализма Миронов сначала был назначен заместителем министра печати и массовой информации и практически тут же после реорганизации ведомства — председателем Комитета Российской Федерации по печати.

Какой шабаш поднялся! Закрутилось-завертелось-понеслось даже не с момента назначения Миронова на министерский пост, а значительно раньше, как только его фамилия означилась в списке претендентов на правительственный пост. А. Н. Яковлев не вылезал из президентского кабинета Ельцина: «Нельзя назначать Миронова!» Лауреат всех премий и наград еврейский писатель Анатолий Алексин звонил из Израиля: «Да как можно этого юдофоба во главу печати?!» И вот что любопытно: я внимательно пересмотрел статьи, интервью Миронова, когда он был директором издательства и когда он возглавил отрасль, — ни строчки, ни слова о евреях. А еврейская пресса ревмя ревет: «Антисемит!» И пещерный-то он, и зоологический, и погромщик, и черносотенец, и фашист, и нацист, и экстремист, и Гитлер-то он, и Геббельс! И сколько еще клейких, хлестких ярлыков напридумали и навешали евреи на Миронова.

Прекрасный профессионал, державший отрасль как на ладони, разбиравшийся во всех ее аспектах, сам газетчик, он изучал газетное дело на профильном факультете МГУ, а больше того — на практике от районной газеты до центральной; писатель, издатель, разбиравшийся в полиграфии, управленец с академическим образованием, проверявший теорию практикой в Совете Министров СССР, умелый организатор — создатель крупнейшей в России газеты, придя в правительство руководить отраслью, он занялся сугубо профессиональной работой от создания генеральной схемы развития отрасли, когда обнаружилось, что полиграфических мощностей для производства книг в твердом переплете от Приморья до Урала в два раза меньше, чем у одного «Красного пролетария» в Москве, а гигантские деньги продолжали вбухиваться исключительно в развитие столичной полиграфии, до государственной программы книгоиздания, отвечающей задаче подъема национального духа. Человек занимается практическим делом, а газеты исходят злобой, одни заголовки чего стоят: «Здравствуйте, доктор Геббельс!», «Министр-фашист в правительстве Черномырдина». Больше ста ненавидящих Миронова статей — и ни одного русского автора, ни одного татарина, бурята, башкира, сплошь евреи. Отчего злобствуют? Сами критики Миронова этого никогда не скрывали: от того, что возглавляемое Мироновым ведомство проводит ярко выраженную национальную политику. Позже, уже после отставки, на суде, через который Миронов пытался выяснить, за что был уволен (ведь в указе президента ни слова о причине отставки), адвокат президента Абушахмин скажет буквально следующее: «Миронов уволен по этическим соображениям за несовпадение взглядов на национальный вопрос. Я готовил этот указ. Миронов уволен президентом Российской Федерации по политическим соображениям без объяснения причин… Не может министр, отвечающий за печать, книгоиздание и полиграфию, все время говорить «национальный дух», «Россия», «Русь», «русские, русские, русские».

Вот и признал представитель президента — признал на суде, признал публично, — что известно всей России. Властные структуры переполнены не просто инородцами, не просто иудеями, а руссконенавистниками, которые истребляют все несущее русский дух.

Миронов умеет держать удар. Один против всего еврейского кагала. Сколько ни смотрел статей Миронова, интервью с ним за тот период, он никогда не защищался, не оборонялся, не искал компромиссов; он решительно, умно, мощно наступал.

В самый разгар травли Миронов печатает в «Российской газете» громадную программную идеологическую статью «Россия жаждет идеала». Вот несколько цитат из нее: «Что значит богатая, крепкая в прежней силе и уверенности Россия, о которой мечтаем, — это непременно Россия, сохранившая свои корни, свои традиции, свои национальные особенности, тогда естественно возникает потребность в приоритете национального воспитания, в главенстве воспитания отрока, способного гордиться своим Отечеством, верить в него и защищать его… Русским надо восстановить в себе живую христианскую совесть, веру в силу добра, верное чутье ко злу, чувство чести и способность к верности. Без этого Россию не возродить и величия ее не воссоздать. Без этого Российское государство расползется в хлябь и грязь… Не за страх и не за долг нужно служить России, а за любовь и за совесть. Кто бы я ни был, каково бы ни было мое общественное положение — крестьянин ли, ученый или министр, — я служу России, русскому духу, русскому качеству, русскому величию. Не мамоне и не начальству, не личной прихоти и не партии, не карьере, а именно России, ее спасению, ее строительству, ее совершенству.

Многие журналисты, позабыв свой исконный долг нести читателю спокойствие и мудрость, используют газеты, радио и телевидение в корыстных, узкогрупповых, узкопартийных, фракционных интересах. Мало того что эти люди сами без чувства долга и государственной ответственности за Россию, но, используя массовую трибуну, они, преследуя иные, далекие от становления мощной России цели, сеют смуту, обезволивают, развращают общество, изнутри разлагают государство.

Теперь уже стало очевидным, что под лозунгами «демократичности» прессы развиваются оголтелая разнузданность и вседозволенность. Не читатель в центре интересов прессы, а зачастую собственные интересы самой газеты, телекомпании, радиостудии. Средства массовой информации, используя моральный террор, узурпируют право выражения личностных, мелких, сиюминутных интересов, ничем не связанных с интересами России.

Мы должны развенчать насаждаемый сегодня в России примитивный и безоглядный инстинкт личного самосохранения, тот наивный и циничный эгоизм, который так выгоден и эффективен для разрушителей России.

Ни в чем другом так остро не нуждается Россия и ничто не способно спасти ее, обеспечить расцвет грядущей России, как свободный, достойный, гражданственный русский человек…»

Это говорит не просто человек во власти, это говорит человек, прекрасно знающий какая идеология вынашивается за кулисами власти. Ведь там творилась иная идеология, чуждая русскому духу, размывающая основы русской нации, наступавшая на Православие. Экспертно-аналитический совет при президенте, собравший ближайших помощников Ельцина под руководством главы Администрации президента С.А.Филатова, жестко ставил задачу перед идеологическими ведомствами: «До каких пор мы будем цепляться за обветшавшие понятия «нация», «держава» и что это еще за «Вера» появилась с большой буквы. Мы должны оставить в лексиконе два понятия — свобода и демократия. Все. Не больше». Вот так на самом руководящем верху государства осуществлялась программа небезызвестного американского генерала Аллена Даллеса. Этому и противостоял Миронов. И надо сказать противостоял грамотно, умело, мужественно. Иначе б они не боялись его. А они боялись его, они панически страшились его, все эти Аллы Герберы, Сергеи Ковалевы, Глебы Якунины, которые в своих многочисленных обращениях к президенту, к главе правительства требовали убрать Миронова из власти. Как же они ненавидели его, что отставку Миронова с правительственного поста приравняли поставили в ряд выдающихся демократических побед после августа 1991 года и октября 1993 года, ввели понятие «мироновщина», заявляя, что уволить Миронова — полдела, важно искоренить его дух.

— Поймите, что моя борьба в правительстве — это не борьба за руководящее кресло, — говорил Миронов в одном из своих интервью после отставки, — это идеологическая борьба за будущее России. Идти России своим самобытным национальным путем, сохраняя себя как нацию, как державу, сохраняя православие, или свернуть на давно уже уготовленную нам чужую колею, превратившись в сырьевой и дешеворукий придаток Запада? Почему им так ненавистен тот же издаваемый нами Ильин? Потому что Ильин давно предупреждал нас о том, что европейцы никогда не захотят увидеть Россию сильной и могучей.

Сразу же после отставки в Миронова стреляют. Бьют через стекло. Пуля оставляет в стекле 20-миллиметровое отверстие. Фотография Миронова после покушения, сделанная телеграфным агентством «Рейтер», обходит мировые информационные агентства — интерес к скандальной отставке министра-националиста огромен. Но мало кто тогда связал с выстрелом другое событие. Груженый самосвал буквально раздавил министерскую машину Миронова. В тот день Миронов впервые не воспользовался машиной, однако право на ее вызов за ним еще оставалось. Совпадение? Возможно. Однако опыт старого разведчика, долгие годы командовавшего диверсионной группой, заставляет скорее думать об инерции отданного приказа. Не так просто бывает остановить приведенный в действие механизм. А Миронов крепостью стоял не только на пути западных идеологов. Он расстроил свершенную его предшественником Михаилом Федотовым сделку — сдать крупнейшему концерну «Бальтерцманн» лучшие полиграфические комбинаты страны, самые современные, самые скоростные. Пока Миронов был у власти, он сдерживал рекламу табачных изделий. Обойти его тогда не могли. Миронов остается единственным министром, единственным политиком, кто реально вел войну с порнографическим бизнесом. Подготовленный законопроект «Об особенностях распространения эротической и порнографической литературы» медленно, но уверенно набирал силу, обретал сторонников. Миронов сделал тогда немыслимое — удержал отрасль от разграбления, сохранил под государственным крылом все предприятия-коренники. Ему удалось сделать больше — порушить сложившуюся схему грабежа, когда в начале года государственные бюджетные деньги активно вкладываются в строительство, техническое оснащение предприятий, а в конце года эти новенькие с иголочки государственные предприятия за копейки уходят в частные руки…

И все же в первую очередь для Миронова это был период открытого идеологического противостояния. И его, Миронова, в первую очередь боялись и ненавидели как идеолога. «Сейчас Госкомитет по печати возглавляет оголтелый националист и опасный для всей нашей журналистики человек Борис Миронов» («Общая газета», главный редактор еврей Е.Яковлев). «Кто же Миронов по своей политической принадлежности? «Национал-патриот»? «Великодержавник»? Как только служебные занятия хозяйственного, по сути, руководителя совмещаются с его политическими пристрастиями, к тому же весьма крайними, чтобы не сказать экстремистскими, — конец делу!» (еврей В. Выжутович в газете «Известия», которую возглавляет еврей И. Голембиовский). «Когда нечто произносится министром правительства и это «нечто» более всего походит на речи Гитлера, то либо правительство должно уйти в отставку, либо министр» (газета «Сегодня» во главе с евреем Д. Остальским).

И они же, эти еврейские средства массовой информации, просто ликовали, когда Миронова сняли с должности. «Миронова сумели-таки снять с работы за националистические взгляды, о которых не уставала бить тревогу цивилизованная часть отечественной прессы», — торжествовала «Литературная газета», главный редактор которой еврей А. Удальцов. «Один из самых громких политических скандалов последнего времени — снятие с — должности председателя Госкомпечати Бориса Миронова. Как говорится, туда ему и дорога. Давно пора было вытурить его из нашего демократического правительства», — вторила ей «Вечерняя Москва», руководимая евреем А. Лисиным.

В Миронове они усмотрели своего злейшего врага, поставили его рядом с Гитлером, обозвали фашистом и выдвинули требование «цивилизованной (?! — И. Ш.) части отечественной прессы» за Миронова подать в отставку всему правительству! Всем кагалом злобных гиен набросились они по своей многовековой традиции на льва, готовые стереть в порошок русского человека, достойного министра. И только за то, что смел во всеуслышание заговорить о возрождении русского национального духа и подтвердить это своей твердостью в делах. В какой еще стране возможно увольнение за патриотизм и любовь к своей нации?.. Только в порабощенной иноплеменниками.

В день отставки Миронов выступил с заявлением, которое показало, что его противостояние с кремлевской кликой — это сражение бескомпромиссного русского человека с иудейской верхушкой России: «Не экономический и не политический кризис мешают России встать в полный рост, а прежде всего кризис духовный, источивший веру народа в себя. Без национального патриотического подвига нам не окрепнуть душой, не возродить в себе былого духа уверенности, спокойствия, гордости за нацию. Однако в России по-прежнему изгоняются, жестко искореняются идеи русского национализма и патриотизма… Кому все это надо, кому выгодно? Тем, кому не нужен, не выгоден покой, возрождение крепкой, уверенной в себе России, кому нужна смута в государстве, чтобы, преднамеренно смешивая правду и ложь, честь и бесчестие, верность и предательство, веру и лицемерие, духовно оглушать и ослеплять русских людей, вызывать в их душах замешательство, растерянность и беспомощность, подминать обезволенных и обессиленных людей в своих амбициозных, далеко не русских, чуждых России интересах. Самое опасное, что подобные цели преследует ближайшее окружение президента, давно добивавшееся и наконец добившееся моей отставки. Президент волен выбирать, с кем ему работать. Но мою отставку определили не профессиональные и человеческие качества, а идеологические соображения. Президент не пожелал принять моей национальной, патриотической программы духовного возрождения России. Но я продолжаю настаивать на том, что Россия возможна только как национальное государство. Россия должна наконец вернуться к национальному самоутверждению».

В идеологических статьях, в публицистических выступлениях последних десяти лет во всю мощь развернулся страстный литературный дар Бориса Миронова. Его яркие, с глубоким анализом статьи изданы недавно отдельной книгой «Иго иудейское». Заголовок каждой статьи четко определяет проблему «О русской идеологии», «Нация и государство», «Кому мешает национализм», «О еврейском фашизме», «Жупел русского фашизма», «Об отношении русских к коренным народам России», «Что делать русским в России», «России нужны герои», «Российское правительство — резидентура ЦРУ», «Путин — еще одна иллюзия русского народа», «О необходимости национального восстания», «Сохранение и приумножение русской нации — вот русская национальная идея сегодня».

Все насущные проблемы погибающей нации. Простота, строгость и четкость мысли, глубокий анализ, ясное понимание необходимости коренных изменений в национальной оппозиции властям, логическая последовательность и доказательность.

«Нам, русским, надо осознать и накрепко запомнить: все, что происходит ныне в России, делается осмысленно и точно, без единой ошибки и ложного шага, все исполняется по задуманному плану, каждый удар по России выцелен без промаха. Русский народ и его государство Россию убивают осознанно и умно… Ведущаяся в стране политика — это хорошо продуманная, четко спланированная и жестко исполняемая программа уничтожения национальной культуры, национального образования, национального производства, национальной финансовой системы, и, самое главное, — извод русского народа. Нас, русских, убивают за то, что мы встали поперек дороги жидам, которые повершают в России свои многовековые устремления к владычеству над миром. Ну а мы, русские, чего ждем? Своей очереди под жидовский топор Чубайсов и Немцовых? Нам все еще мало, что за год нация теряет полтора миллиона своих граждан?

Мы, русские, должны одолеть насаждаемый в России примитивный и безоглядный инстинкт личного самосохранения, который так выгоден иудеям — разрушителям России. Не воля, а страх правят сегодня русским народом, потому что не интересами, болью России живет сегодня русский человек, а сугубо своим личным, корыстным интересом, страхом за свою шкуру, свое благополучие.

Страх разъедает наши души. Мы напрочь забыли, что трусость в ряду самых отвратительных человеческих преступлений и грехов. «Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц… — участь в озере, горящем огнем…» (Откр. 21, 8).

В статье «Нация и государство» звучит голос трезвого политика, первым из сегодняшних русских идеологов не побоявшегося в основу спасения России поставить идею национализма: «Только национализм дает всем народам возможность дышать полной грудью; вольно, легко и свободно без оглядки на кого другого ценить, любить и гордиться своим народом, искренне и полно считать его лучшим и стремиться его таким крепить». Миронов убеждает: «Национализм в России — единственный гарант недопущения распада России, он единственный способен спасти Россию от повторения трагедии Советского Союза». В разработке этого понятия автор опирается на труды И.А.Ильина, который наиболее убедительно раскрыл значение национализма в формировании духовно-нравственных основ общества. Национализм есть любовь к историческому облику своего народа, вера в его Духовную силу и духовное призвание. Национализм есть созерцание перед лицом Божьим своего народа, его души, его таланта и недостатков. Национализм — источник единения в государстве.

Более точно, более охватывающе оценивать происходящее сегодня в России, чем это делает Миронов, кажется, невозможно. Что такое фашизм? — задается он вопросом в статье «О еврейском фашизме». «Когда один народ высасывает кровь из другого народа, жиреет и жирует на бедах и страданиях другого народа — это и есть фашизм. Когда нищает, голодает, вымирает русский народ, и на этом богатеет, жиреет и жирует еврейский народ — это и есть еврейский фашизм». И ведь действительно иным знаменателем происходящее сегодня в России не подытожишь, иной мерой не исчерпаешь. Когда миллионы русских умирают от голода, холода, нищеты, бесправия, беспросветности, безысходности, когда миллионы русских мастеровых, грамотных, талантливых, высокопрофессиональных оказались без работы, а работающие месяцами, где и годами не получают зарплату, а те, кто получает плату или пенсию, все равно концы с концами свести не могут. Зато стоит только начать перечислять тех финансовых тузов, миллионеров, тех клопов, что насосались народных богатств за последние годы, всех этих Чубайсов, авенов, фильшиных, кохов, бирштейнов, мостовых, маневичей, гусинских, березовских, Ходорковских, смоленских, шляйферов, браверманов, Уринсонов, зеленских, Немцовых, бревновых, Йорданов, Лившицев, липкиных, малкиных, фридманов, хайтов… — тут же и понимаешь, что имеешь дело сплошь с жидами, а редко встречающиеся русские фамилии, как Васильев или Мостовой, маскируют все тех же жидов.

«Не оттого России плохо, — пишет Миронов, полемизируя с еврейскими публицистами, — что из нее уехали жиды. России плохо от не уехавших из нее жидов». И главное — мужественный вывод автора: «Сегодня вопрос о поголовном изгнании евреев из власти стал вопросом здоровья или гибели России, жизни или смерти русского народа. У нас, русских, выбора нет: или мы их уничтожим, изгоним со своей земли, избавимся от этой смертоносной напасти, или они нас добьют».

Сила слова! Миронов знает ему цену. Он знает силу честного, правдивого слова, произнесенного во весь голос. Это слово — набат! Набатом звучит мужественное русское слово Миронова к нации. «Сегодня у каждого русского свое поле Куликово, и не надо русскому ждать ни трубы, ни призыва, ни команды. Идет жестокая, коварная война, на которой каждый русский должен стать воином — воином русского духа. Наш жребий — не победа или поражение. Что для нас слава, что позор, когда решается, быть или не быть России, быть или не быть русской нации — вот наша судьба, вот итог жизни нашего поколения». <…>

Этот праведный голос пророчески звучит в смертный час, когда решается судьба России и ее доверчивого, обманутого народа.

Книга «Иго иудейское» по праву заслуживает стать настольной каждого русского. По крайней мере важнейшие, заглавные статьи должен прочитать каждый. «…Все обнажилось, гной души народа вышел наружу, в ком сидел предатель, тот предает, вор ворует, подлец купается в торжестве своей подлости, лакей без смущения лакействует, трус не геройствует, как прежде, а во всей своей оголенной трусости предстает ныне, черное стало очевидно черным, белое очистилось от налипшей на него грязи. Вот почему, несмотря на кажущийся трагизм положения России, на самом деле Россия переживает счастливое время. Очистимся и пойдем дальше расти прямо и ввысь, а не вкривь и вкось, как последнее столетие. И нацию умножим, и заводов настроим, и наоткрываем, и наизобретаем и больше, и лучше того, если нация обретет наконец утерянный было смысл жизни, обретет той чистоты и высоты идею, которую имела за последнее столетие разве что в Великую Отечественную войну, если в русском народе воскреснет, наконец, национальный дух, вера в нацию, в Отечество, в себя, что по силам нам возродить, отстроить наново великую державу. Ведь бывали времена и хуже того на Руси, сжигались дотла города, в полон угонялись женщины и дети, мужчины клали головы на поле брани, однако отстраивалась Россия и всякий раз становилась крепче и краше той, что была. Отстроимся и на этот раз, хватило бы только мужества принять национальную идею — спасение нации от жидов. Чтобы проникнуться этой идеей, надо осознать, что пришел на Россию самый страшный и коварный враг из всех вражин, бывавших на русской земле. Но если мы, не дай бог, дрогнем сегодня, отступим, значит, сдадим тех, кто выстоял на поле Куликовом, на Бородинском поле, на подмосковных, сталинградских, курских полях; значит, их подвиги, их жертвенность, их молитвы за нас окажутся напрасными.

Вернуть себе власть, вернуть себе Отечество, снять с шеи народов России удушающую жидовскую петлю, низвергнуть жидовскую гильотину мы можем. <…>

Но не горстка отчаянных храбрецов, не потаенные отряды боевиков должны стать во главе, а существующая еще, действующая российская армия, которая должна понять и осознать, что это ее, армии, национальный долг, дело ее чести, верности Отечеству и присяге. Не на мятеж против законной власти поднимется российская армия, а на правое дело спасения своего народа от погибели, освобождения родной земли от иноземных захватчиков, точь-в-точь как поднимались на бой кровавый, святой и правый наши прадеды, деды, отцы в 1380-м, в 1613-м, в 1812 году, в недавнем 1941 году. <…>

Что порождает подвиг, что порождает героя? Сознание того, что есть выше тебя, выше и больше, значимее твоей жизни.

Нам нужно понять, осознать счастливую тяжесть своего креста: быть или не быть России — не той богатой территории, того богатейшего государства в мире под названием Россия, которая будет и без нас, и непременно будет, поскольку Россия из-за своих несметных богатств обречена быть богатой. Но будет ли это Россия русского народа, татарского, чувашского, башкирского народов, других многочисленных и малочисленных коренных народов России, будет ли это Россия национальной духовной чистоты или превратится она в иноплеменный вертеп, зависит только от нас с вами, от нашего с вами духа, от нашего с вами подвига». И Миронов призывает: «России нужны герои». В эти окаянные ельцинско-путинские годы появились на Руси герои, святители, духовники. В историю России войдет имя митрополита Иоанна (Снычева), как вошло имя Сергия Радонежского. Много общего в их духовном подвижничестве во время смуты. И тот и другой вселяли веру в души русских людей и звали на битву с чужестранными пришельцами. Я убежден, что если Россия уцелеет, не погибнет под ударом иудейского фашизма и воспрянет в своем Божественном величии, митрополит Иоанн будет причислен к лику святых, как преподобный Сергий. Народная память сохранит и батьку Кондрата — Николая Игнатовича Кондратенко. И многих славных сынов России — патриотов- ратников, не дождавшихся светлого дня, и тех, кто ныне в адских условиях продолжает жестокий бой за спасение Отечества.

…Мы сидим с Борисом Мироновым в моей московской квартире. За окном одетые в серебряную шубу и освещенные солнцем Останкинский парк и Главный ботанический сад. Чистое небо дышит рождественским морозом.

— В Карелии сорок градусов, — говорю я и добавляю: — А целые поселки остались без тепла и воды, один на один с морозом.

— А как быть детишкам в яслях, детских садах, немощным в больницах? — продолжает Борис Сергеевич. — Когда думаешь об этом — самого бросает в дрожь.

— Кого бросает, а кто и в ус не дует. Днем на горных лыжах катается вместе с сытыми туристами, изображающими народ. А к вечеру в церквушке зажигает рождественские свечи в окружении уже другого народа, — говорю я, имея в виду президента Путина. — Ему везде Сочи, даже когда моряки на «Курске» загибались.

— И вот удивительно, — говорит Миронов, — эти же люди, замерзающие, безработные, все равно будут голосовать за Путина, не за настоящего, конечно, но за его иллюзию, созданную иудомасонскими СМИ. За его красивые слова и жесты, даже за его горные лыжи в то время, когда ему полагалось бы быть в замерзающей Карелии. Ведь очевидно, что этот так называемый глава государства ничего путного для России не сделал, да и не сделает — не для того он на это место поставлен. А вот народ весело и торжественно празднует пятидесятилетие президента.

— Мещане легко глотают крючок телеэкрана. Только бы показаться на голубом глазу. Мещане глупы, доверчивы и нерешительны, — говорю я. — Они будут голосовать за того, кого укажет телеэкран: за Немцова и Хакамаду, за Грызлова и Жириновского, Даже за черта рыжего, вроде Чубайса и полоумную Новодворскую, и погубят Россию и самих себя, своих детей. Своей дуростью помогут похоронить Россию

— Да, сегодня вопрос стоит о жизни и смерти нации, — отвечает Борис Сергеевич. — Но мы и в мыслях не можем допустить, что Россия погибнет. Вы же этого не допускали в сорок первом. Теперь наш черед, — говорит он с твердым убеждением.

И я верю ему. Под рукой у меня его книга. Она сама по себе уже как поднятое развернутое знамя. Я хорошо и зримо представляю себе, как поднимаются тысячи таких вот русских витязей. Они придут. Они уже идут. Несут России надежду и уверенность, мужество и бесстрашие.

Иван Шевцов, писатель, фронтовик, Герой Социалистического Труда

Знаете ли Вы, что такое "усталость света"?
Усталость света, анг. tired light - это явление потери энергии квантом электромагнитного излучения при прохождении космических расстояний, то же самое, что эффект красного смещения спектра далеких галактик, обнаруженный Эдвином Хабблом в 1926 г.
На самом деле кванты света, проходя миллиарды световых лет, отдают свою энергию эфиру, "пустому пространству", так как он является реальной физической средой - носителем электромагнитных колебаний с ненулевой вязкостью или трением, и, следовательно, колебания в этой среде должны затухать с расходом энергии на трение. Трение это чрезвычайно мало, а потому эффект "старения света" или "красное смещение Хаббла" обнаруживается лишь на межгалактических расстояниях.
Таким образом, свет далеких звезд не суммируется со светом ближних. Далекие звезды становятся красными, а совсем далекие уходят в радиодиапазон и перестают быть видимыми вообще. Это реально наблюдаемое явление астрономии глубокого космоса. Подробнее читайте в FAQ по эфирной физике.