После сочного бифштекса и холодного пива мы вышли из ресторана и проехались вниз по темной улице. Фидель посоветовал мне никогда не ходить здесь. “Если уж попали сюда, берите такси сразу, как только вышли за дверь”. Он показал рукой: “Зона Канала начинается там, за забором”.
Он доехал до свободного места на парковке и поставил машину. К нам, хромая, подошел старик. Фидел вышел из машины и покровительственно похлопал его по спине. Затем он погладил машину по капоту:
“Хорошенько позаботьтесь о ней. Она – моя леди”. Он вручил старику банкноту.
Мы вышли со стоянки по пешеходной дорожке и внезапно оказались на улице, залитой неоновыми огнями. Двое мальчишек гонялись друг за другом, целясь из палок и имитирую звуки выстрелов. Один ткнулся головой в бедро Фиделя, поскольку ростом не достигал ему до пояса. Мальчишка остановился.
“Прошу прощения, сэр!”, – задыхаясь, извинился он по-испански.
Фидель положил руки на плечи мальчика. “Ничего страшного, мой мальчик, – сказал он. – Но что произошло между тобой и твоим другом, что вы стали стрелять?”
Второй мальчик подошел к нам. Он протянул руку, защищая первого: “Мой брат, – объяснил он. – Простите нас”.
“Все в порядке, – хихикнул Фидель, – он не ушиб меня. Я только спросил его, в кого вы, парни, стреляли? Думаю, я играл в свое время в ту же игру”.
Братья посмотрели друг на друга. Старший улыбнулся: “Он – генерал гринго в Зоне Канала. Он пытался изнасиловать нашу мать, и я ему задал, вышвырнул его туда, где ему положено находиться”.
Фидель украдкой посмотрел на меня. “И где же ему положено находиться?”
“Дома, в Штатах”.
“Ваша мать работает здесь?”
“Там, – оба мальчика гордо показали на неоновую вывеску вниз по улице. – Бармен”.
“Продолжайте, – Фидель вручил им по монете. – Но будьте осторожны, выбирайте места посветлее”.
“О да, сэр! Спасибо!” – Они умчались прочь.
Пока мы шли, Фидель объяснил, что проституция запрещена для панамских женщин. “Они могут иметь работать в барах и танцевать, но не могут продавать свое тело. Это оставлено иностранкам”.
Мы вошли в бар и по ушам ударила популярная американская песня. Моим глазам и ушам потребовалась примерно минута, чтобы привыкнуть к обстановке. Несколько огромных американских солдат стояли около двери, повязки на их рукавах указывали, что они из военной полиции.
Фидель провел меня вдоль стойки и я увидел сцену. Три молодых девушки танцевали на ней совершенно обнаженными, если не считать головных уборов. У одной из них была шапочка моряка, у второй – зеленый берет, третья носила ковбойскую шляпу. У них были впечатляющие фигуры и они смеялись. Они, казалось, играли друг с другом в какую-то игру-соревнование. Музыка, танец, сцена – все напоминало дискотеку в Бостоне – за исключением наготы.
Мы протолкались через группу англоговорящих юнцов. Хотя они носили фтуболки и синие джинсы, короткие стрижки выдавали в них солдат из военной базы в Зоне Канала. Фидель дотронулся до плеча официантки. Она повернулась, радостно вскрикнула и обняла его. Молодые люди внимательно поглядывали на них и с неодобрением переглядывались. Я подумал, считают ли они, что “Манифест судьбы” относится и к этой панамской женщине. Официантка повела нас в угол, откуда-то вынесла маленький столик и два стула.
Когда мы устроились, Фидель обменялся приветствиями по-испански с двумя мужчинами за соседним столиком. В отличие от солдат, на них были рубашки с короткими рукавами и слаксы. Официантка вернулась с парой кружек пива “Бальбоа”, и Фидель погладил ее по бедру, когда она повернулась, чтобы уйти. Она обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Я оглянулся и облегченно обнаружил, что молодые люди не обращают на нас внимания, сосредоточившись на танцовщицах.
Большинство посетителей были англоговорящими солдатами, но были и другие, подобные нам и выглядевшие явно панамцами. Они выделялись более небрежными прическами, а также отсутствием футболок и джинсов. Некоторые из них сидели за столиками, остальные стояли, прислонившись к стене. Они, казалось, были настороже и напоминали колли, стерегующих стадо овец.
Между столиками бродили девушки. Они постоянно двигались, присаживались на колени посетителям, кричали официанткам, танцевали, кружились, пели, повторяли движения танцовщиц на сцене. На них были надеты тесные юбки, облегающие футболки, джинсы, туфли с высокими каблуками. Еще одни были одеты в платья, другие в бикини. Было очевидно, что удержаться здесь могут только самые красивые. Я поразился числу тех, кто приехал на эту работу в Панаму, и спрашивал себя, какое же отчаяние должно было привести их сюда.
“Все иностранки?” – прокричал я Фиделю сквозь музыку.
Он кивнул. “Кроме… – он указал на официанток. – Они из Панамы”.
“Из каких стран?”
“Гондурас, Сальвадор, Никарагуа и Гватемала”.
“Соседи”.
“Не совсем. Наши ближашие соседи – Коста-Рика и Колумбия”.
Официантка, которая нас привела к столику, сидела на коленях у Фиделя. Он мягко поглаживал ее спину.
“Кларисса, – сказал он, – пожалуйста, расскажи моему североамериканскому другу, почему они покинули свои страны?”. Он кивнул головой в направлении сцены. Три новых девушки взяли шляпы у предыдущих, которые спрыгнули со сцены и начали одеваться. Музыка сменилась на сальсу, и вновь прибывшие, танцуя в ее ритме, стали избавляться от одежды.
Кларисса протянула правую руку. “Рада видеть вас”, – ответила она. Затем она встала и собрала наши пустые бутылки. “Чтобы ответить на вопрос Фиделя, скажем просто, эти девочки приехали себя, чтобы избежать жестокостей. Я принесу еще пару „Бальбоа“.
После того, как она ушла, я повернулся к Фиделю. “Полно, – сказал я, – они здесь ради долларов США”.
“Верно. Но почему в большинстве из стран, где правят фашистские диктаторы?”
Я оглянулся на сцену. Три девушки, хихикая, перебрасывались шапочкой моряка, словно мячом. Я посмотрел в глаза Фиделю: “Вы шутите?”
“Нет, – серьезно ответил он. – Хотел бы я, чтобы это была шутка. Большинство из этих девушек потеряло кого-то близкого – отцов, братьев, мужей, друзей. Они выросли рядом с пытками и смертью. Танцы и проституция кажутся им не такими уж и скверными. Они могут заработать здесь много денег, чтобы начать где-нибудь дело, купить небольшой магазин, открыть кафе…”
Его прервала возня у барной стойки. Я увидел, что официантка попыталась ударить кулаком одного из солдат, который поймал ее руку и начал выкручивать ей запястье. Она закричала и упала на колени. Он смеялся и говорил что-то приятелям, те смеялись. Она попробовала ударить его свободной рукой, он выкрутил ей руку сильнее. Ее лицо исказилось болью.
ЭмПи у двери спокойно взирали на эту сцену. Фидель вскочил на ноги и бросился к стойке. Один из мужчин, сидевших за соседним столиком, протянул руку, чтобы остановить его: “Tranquilo, hermano, – сказал он. – Спокойно, брат, Энрике держит все под контролем”.
Высокий худой панамец вышел из тени у сцены. Он передвигался, как кошка, и стремительно оказался рядом с солдатом. Его рука схватила солдата за горло, второй он выплеснул ему в лицо стакан воды. Официантка выскользнула. Несколько панамцев, скучавших у стены, окружили высокого вышибалу защитным полукольцом. Он приподнял солдата у стойки бара и сказал ему что-то, чего я не расслышал. Затем он возвысил голос и проговорил медленно по-английски, достаточно громко, чтобы всем его расслышали сквозь музыку:
“К официанткам вам лезть запрещено, парни, да и к другим тоже, пока вы им не заплатите”.
Двое ЭмПи, наконец, вступили в действие. Они приблизились к панамцам. “Мы заберем его отсюда, Энрике”, – сказали они.
Вышибала опустил солдата на пол и на прощание сдавил ему глотку, заставив того откинуть назад голову и издать крик боли.
“Ты понял меня? – ответом был слабый стон. – Хорошо”. Он толкнул солдата к ЭмПи: “Забирайте его прочь”.