Глава 14. Начало нового и зловещего периода в экономической истории. Джон Перкинс. Исповедь экономического убийцы

Как главный экономист я не только отвечал за департамент в MAIN и экономическую часть наших проектов по всему миру, но в мои обязанности входило также отслеживание современных экономических тенденций и теорий. Начало 1970-х гг. стало временем главных изменений в международной экономике.

В 1960-х гг. группа стран организовала ОПЕК, картель нефтедобывающих стран, в значительной степени, для защиты от могущественных нефтеперерабатывающих корпораций. Иран также был одним из основных факторов. Даже при том, что шах сохранил свое положение, а возможно, и жизнь, благодаря тайному вмешательству Соединенных Штатов в борьбу с Моссадеком – и вероятно, даже вследствие этого факта – шах остро осознавал, что судьба может повернуться против него в любое время. Главы других нефтедобывающих стран разделяли это понимание и страх за свою судьбу. Они также знали, что основные международные нефтяные компании, известные как Семь Сестер, сотрудничают между собой в поддержании нефтяных цен на нужном уровне – и, следовательно, в понижении доходов нефтедобывающих стран – в целях увеличения собственных сверхприбылей. ОПЕК была создана, чтобы нанести ответный удар.

Это все вышло на передний план, когда в начале 1970-х ОПЕК поставила индустриальных гигантов на колени. Серия согласованных действий, закончившихся нефтяным эмбарго в 1973 г., угрожала экономической катастрофой, сравнимой с Великой Депрессией. Это был системный шок для экономик развитых стран, о размерах которого начинали догадываться лишь немногие люди.

Нефтяной кризис не мог настичь Соединенные Штаты в более худшее время. Это была нация в раздрае, полная опасений и неуверенности в себе, нестабильная из-за обидного поражения во Вьетнаме и намерения президента уйти в отставку. Проблемы Никсона не ограничивались Юго-Восточной Азией и Уотергейтом. Он вступил на ту ступеньку, которая ретроспективно будет воспринята как порог новой эры в мировой политике и экономике. В те дни, казалось, что “крохотные парни”, включая страны ОПЕК, начинают брать верх.

Я был воодушевлен событиями в мире. Хотя мой хлеб был намазан маслом от корпоратократии, все же некоторой части меня нравилось, когда моих боссов ставили на место. Я думаю, это немного успокаивало мою совесть. Я видел тень Томаса Пэйна, не участвующего в игре, но подбадривающего ОПЕК.

Ни один из нас не имел представления о степени влияния нефтяного эмбарго в то время, когда оно случилось. У нас, конечно, имелись некоторые теории, но мы не осознавали то, что со временем стало очевидным. Теперь мы знаем, что темпы роста после нефтяного кризиса составили примерно половину того, что мы имели в 1950-хх и 1960-хх гг. и он имел место на фоне усилившегося инфляционного давления. Имевшийся рост отличался структурно и не был связан со значительным увеличением числа рабочих мест, поэтому безработица возросла. Ко всему прочему, международная денежно-кредитная система потерпела огромное потрясение, система фиксированных обменных курсов, преобладавшая с конца Второй Мировой войны по существу рассыпалась.

В это время я часто собирался с друзьями, чтобы обсудить эти проблемы за завтраком или за пивом после работы. Некоторые из них работали на меня – мой штат включал весьма неглупых мужчин и женщин, главным образом, молодых и вольнодумцев по обычным меркам. Остальные были менеджерами бостонских мозговых центров или профессорами в местных колледжах, а один был помощником конгрессмена. Это были неформальные встречи, и присутствовали на них иногда двое, иногда до дюжины человек. Споры на них велись, бывало, до хрипоты.

Когда я оглядываюсь назад на те дискуссии, мне становится стыдно за то чувство превосходства, которое я часто ощущал. Я не мог поделиться своим знанием. Мои друзья часто щеголяли своими преимуществами – связями с Бикон Хилл или Вашингтоном, профессорскими званиями или степенями PhD – я мог ответить на это лишь должностью главного экономиста ведущей консалинговой фирмы, путешествовшего первым классом по всему миру. Я ведь не мог обсуждать свои личные встречи с людьми, подобными Торрихосу, или то, что я знал о способах, которыми мы манипулировали странами на континенте. Это и было источником высокомерия и фрустрации.

Когда мы говорили об источниках могущества “крохотных парней”, мне надо было проявлять огромную сдержанность. Я понимал, что никто из них не мог знать даже в теории о корпоратократии, о ее наемниках ЭКах или о шакалах, придерживаемых на заднем плане для того, чтобы не позволить “крохотным парням” получить контроль над ситуацией. Я мог лишь ссылаться на примеры Арбенса и Моссадека, а позднее на свергнутого ЦРУ демократически избранного президента Чили Альенде. В действительности же, я понимал, что хватка глобальной империи лишь усиливается, вопреки воле ОПЕК, – и как я стал подозревать позднее, но не был до конца уверен, на самом деле, с помощью ОПЕК.

Наши беседы часто касались сходства между 1970-ми и 1930-ми гг. Последние представляли собой водораздел в международной экономике и методах ее исследования, анализа и воприятия. То десятилетие открыло путь кейнсианству в экономике и идее, что главную роль на ведущих рыках, в обеспечении услуг типа здравоохранения, выплаты пособий по безработице и других форм социального обеспечения должно играть правительство. Все дальше уходили старые представления о саморегулировании рынков и о минимальности государственного вмешательства.

Депрессия окончилась Новым Курсом и политикой усиления экономического регулирования, правительственных финансовых манипуляций и расширением фискальной политики. Кроме того, Депрессия и Вторая Мировая война привела к созданию организаций, подобных Всемирному банку и МВФ, а также к Генеральному соглашению по тарифам и торговле (ГАТТ). 1960-е гг. стали переходным периодом от неоклассической к кейнсианской экономике. Это произошло при администрациях президентов Кеннеди и Джонсона, и пожалуй, самую ключевую роль в этом сыграл один человек – Роберт Макнамара.

Макнамара был частым гостем на наших дискуссиях, заочным, разумеется. Все мы знали о его стремительном взлете к популярности, от менеджера по планированию и финансовому анализу в “Ford Motor Company” в 1949 г. до ее президента в 1960 г., первого, не принадлежащего к семейству Фордов. Вскоре после этого Кеннеди назначил его министром обороны.

Макнамара был агрессивным сторонником кейнсианских подходов к управлению и использовал математические модели и статистические подходы для определения требуемых сил, финансирования и пр. при принятии стратегических решений во Вьетнаме. Его доводы в защиту “агрессивного лидерства” стали пользоваться популярностью не только у правительственных чиновников, но и у топ-менеджеров корпораций. Они сформировали основу нового философского подхода к обучению в лучших национальных бизнес-школах и привели, в конечном счете, к появлению новой породы высших администраторов, возглавивших движение к глобальной империи.

Когда мы сидели вокруг стола и обсуждали мировые события, мы особенно восхищались деятельностью Макнамары на посту президента Всемирного банка, который он занял вскоре после отставки с поста министра обороны. Большинство моих друзей обращали внимание на то, что он символизирует военно-промышленный комплекс. Он занимал высшие посты в крупнейшей корпорации, в правительстве, а теперь в самом могущественном банке мира. Такое неимоверное нарушение принципов разделения властей поражало их, и пожалуй, я был единственным, кто этому ничуть не удивлялся.

Сейчас я понимаю, что самым огромным и зловещим вкладом Роберта Макнамары в историю было превращение Всемирного банка в агента глобальной империи невиданных масштабов. Он также создал прецедент. Его способность служить мостиком между основными компонентами корпоратократии была усвоена и развита его преемниками. Например, Джордж Шульц бывший секретарем казначейства и председателем Совета по экономической политике при Никсоне, стал после этого президентом “Bechtel”, а затем госсекретарем при Рейгане. Каспар Уайнбергер был вице-президентом и генеральным советником “Bechtel”, а затем стал министром обороны при Рейгане. Ричард Хелмс был директором ЦРУ при Джонсоне и послом в Иране при Никсоне. Ричард Чейни был министром обороны при Джордже Буше, затем президентом “Halliburton” и сейчас занимает пост вице-президента при Джордже Буше-мл. Даже президент США Джордж Буш (старший), начинавший как основатель “Zapata Petroleum Corp.”, был американским послом в ООН при Никсоне и Форде и директором ЦРУ при Форде.

Оглядываясь назад, я удивляюсь наивности тех дней. Во многих отношениях мы все еще придерживалсиь старинных подходов к строительству империи. Кермит Рузвельт показал новый путь, свергнув иранского демократа и заменив его деспотом-шахом. Мы, ЭКи, достигали своего в странах, подобных Индонезии и Эквадору, но Вьетнам был ярким примером того, как быстро можно было вернуться к старым методам.

Нам была нужна Саудовская Аравия, лидер ОПЕК, чтобы изменить ситуацию.

Знаете ли Вы, в чем ложность понятия "физический вакуум"?

Физический вакуум - понятие релятивистской квантовой физики, под ним там понимают низшее (основное) энергетическое состояние квантованного поля, обладающее нулевыми импульсом, моментом импульса и другими квантовыми числами. Физическим вакуумом релятивистские теоретики называют полностью лишённое вещества пространство, заполненное неизмеряемым, а значит, лишь воображаемым полем. Такое состояние по мнению релятивистов не является абсолютной пустотой, но пространством, заполненным некими фантомными (виртуальными) частицами. Релятивистская квантовая теория поля утверждает, что, в согласии с принципом неопределённости Гейзенберга, в физическом вакууме постоянно рождаются и исчезают виртуальные, то есть кажущиеся (кому кажущиеся?), частицы: происходят так называемые нулевые колебания полей. Виртуальные частицы физического вакуума, а следовательно, он сам, по определению не имеют системы отсчета, так как в противном случае нарушался бы принцип относительности Эйнштейна, на котором основывается теория относительности (то есть стала бы возможной абсолютная система измерения с отсчетом от частиц физического вакуума, что в свою очередь однозначно опровергло бы принцип относительности, на котором постороена СТО). Таким образом, физический вакуум и его частицы не есть элементы физического мира, но лишь элементы теории относительности, которые существуют не в реальном мире, но лишь в релятивистских формулах, нарушая при этом принцип причинности (возникают и исчезают беспричинно), принцип объективности (виртуальные частицы можно считать в зависимсоти от желания теоретика либо существующими, либо не существующими), принцип фактической измеримости (не наблюдаемы, не имеют своей ИСО).

Когда тот или иной физик использует понятие "физический вакуум", он либо не понимает абсурдности этого термина, либо лукавит, являясь скрытым или явным приверженцем релятивистской идеологии.

Понять абсурдность этого понятия легче всего обратившись к истокам его возникновения. Рождено оно было Полем Дираком в 1930-х, когда стало ясно, что отрицание эфира в чистом виде, как это делал великий математик, но посредственный физик Анри Пуанкаре, уже нельзя. Слишком много фактов противоречит этому.

Для защиты релятивизма Поль Дирак ввел афизическое и алогичное понятие отрицательной энергии, а затем и существование "моря" двух компенсирующих друг друга энергий в вакууме - положительной и отрицательной, а также "моря" компенсирующих друг друга частиц - виртуальных (то есть кажущихся) электронов и позитронов в вакууме.

Однако такая постановка является внутренне противоречивой (виртуальные частицы ненаблюдаемы и их по произволу можно считать в одном случае отсутствующими, а в другом - присутствующими) и противоречащей релятивизму (то есть отрицанию эфира, так как при наличии таких частиц в вакууме релятивизм уже просто невозможен). Подробнее читайте в FAQ по эфирной физике.