Уважаемый профессор Лорен Грэхэм,
Пользуясь отъездом в США своего коллеги, отправляю Вам данное письмо с
приложением копий нескольких публикаций, которые, надеюсь, будут Вам интересны.Статья проф. Виленкина Н. Я. из журнала "Природа" о репрессиях среди математиков и о борьбе "за идеологическую чистоту математики" является важным дополнением к вашей обширной монографии. Из нее Вы узнаете о весьма реакционной деятельности Э. Кольмана, который Вами представлен "ветераном философом" прогрессивного направления. Возможно, он после 1956 года успел, как и Омельяновский, перестроиться при обсуждении физических проблем, но в области математики за ним числится только реакционное идеологическое вмешательство.
Издание Вашей книги на русском языке явилось крупным событием в нашей научной жизни. В своем дополнении В. С. Степин признал, что "аналога такой работы, к сожалению, пока нет в нашей литературе по истории науки". Рецензенты второго американского издания Вашей книги Ахундов М
. Д., Баженов Л. Д. и Игнатьев В. Н. к подобному признанию самокритично добавили слова "к нашему стыду". Они, конечно, правы в этом откровенном признании, поскольку у нас существуют более полувека Институт истории естествознания и Институт философии со специальным отделом философии естествознания, которые даже не пытались коллективно создать хоть какое-нибудь обозрение полемики по философским проблемам естествознания.В своей книге Вы весьма полно и ярко показали, как в годы сталинщины передовая марксистская философия использовалась для реакционного вмешательства в сложный процесс научного творчества представителей естественных наук. Думаю, читателям книги нетрудно догадаться, что в гуманитарных науках политического значения таких, как философия и экономика, в те годы идеологический прессинг был настолько значителен, что исключалась всякая возможность любого дальнейшего развития этих дисциплин. Там , конечно, проходила своя лженаучная полемика, но это была внутривидовая борьба за выживание различных кланов, соревновавшихся между собой в прославлении "корифея всех наук". Почему же тогда некоторые представители естественных наук, прекрасно зная о царившем полном застое в материалистической философии, искренне обращались к этой дисциплине? К обсуждению этого вопроса Вы не раз возвращались в своей книге, поэтому Вам могут быть интересны суждения и личные впечатления физика, одного из участников дискуссий по философским вопросам теоретической физики.
Правда, моя научная деятельность началась лишь в конце сталинского периода. Но мне посчастливилось вести откровенные беседы с физиками старшего поколения Д. И. Блохинцевым, И. Е. Таммом, М. А. Марковым и В. А. Фоком и потому мне хорошо известно об их отношении к философии 30-е и 40-е годы.
Моисей Александрович Марков более других интересовался философией и в юные годы едва не выбрал для себя путь в профессиональные философы. Но даже он, обращаясь в последующем к философским проблемам новейшей физики, не возлагал каких-либо надежд обогатить саму философскую науку в духе известного изречения Энгельса о том, что материализм неизбежно должен менять свою форму с каждым научным открытием, составляющим эпоху в естествознании. Его выступление в журнале "Вопросы философии" в 1947 году преследовало только одну цель - упредить возможные нападки догматиков на квантовую механику, являющуюся величайшим достижением теоретической мысли. Так что высказанное Вами предположение полностью соответствует действительности.
Д. И. Блохинцев и В. А. Фок в своих выступлениях по философским вопросам квантовой механики, кроме защиты современной физической теории от грубого вмешательства профанов идеологического фронта, явно ставили перед собой задачу углубить понимание физического содержания этой необычной теории за счет освобождения ее от идеалистических формулировок копенгагенской школы. По этой причине в их статьях, особенно первых, появлялась излишне резкая критика в адрес самих творцов защищаемой ими теории. В отношении использования марксисткой философии для углубления ортодоксальной трактовки квантовой механики позиции этих ученых совпадали. Выбранные же ими конкретные пути развития понимания теории существенно различались, но в основном, как я позднее убедился, по той простой причине, что они относились к разным аспектам
развития понимания сущности квантовой механики. К сожалению, однако, сами авторы противопоставляли свои точки зрения, не замечая их дополняющего друг друга характера. Советские философы при обсуждении работ этих ученых лишь усиливали их противопоставление вместо устранения несущественных препятствий для объединения этих концепций. Тем же недостатком грешит и Ваше обозрение интерпретаций, развитых этими учеными. К сожалению, и я лишь недавно уже после ухода из жизни обоих участников дискуссии пришел к выводу о возможности и необходимости объединения важнейших позитивных сторон их концепций. Это сделано было в моем докладе на конференции в Греции в октябре 1987 г. и также в Дели 28 декабря 1989 года. Труды этой конференции еще не поступили из Сингапура, и поэтому я посылаю Вам копию неотредактированной рукописи своего доклада.Д. И. Блохинцев, в отличие от В. А. Фока, верил в возможность построения теории скрытого движения микрочастиц, которая относилась бы к существующей феноменологической теории так же, как статистическая теория молекулярного движения относится к феноменологической термодинамике. Этот взгляд ученого правильно отражен в Вашей книге. На мой взгляд, однако, полезно было бы в этом месте пояснить, что из приведенной позиции Блохинцева следует, что допущение возможности теории скрытого движения квантовых частиц вовсе не превращает феноменологическую квантовую механику в теорию, испорченную "нашим незнанием". Подобно тому, как феноменологическую термодинамику неправильно считать порождением нашего незнания детальных движений молекул, поскольку она является предельной теорией, т.е. устанавливает объективные законы статистической механики при числе молекул, стремящемся к бесконечности.
И. Е. Тамм в отношении к философии занимал крайне отрицательную позицию из-за ее близости к политике. Он не одобрял предпринятой его коллегой Марковым философской защиты квантовой механики, считая эту затею и бесполезной, и крайне опасной. Свое мнение в отношении опасности он считал полностью подтвержденным дальнейшими событиями, поясняя, что тяжелых административных последствий тогда Маркову удалось избежать только благодаря неявному вмешательству директора их института, и с его просьбой посчитались наверху только потому, что это была просьба С. И. Вавилова - Президента
Академии наук.Защищать же физическую теорию от идеологических нападок, по глубокому убеждению И. Е. Тамма, следовало не философскими доводами, а демонстрацией успешного практического использования данной теории. И в подтверждение эффективности такой защиты современных физических теорий он приводил яркий пример 1949 г., который позднее стал широко известен среди физиков и которого, я добавлю, так не хватает в Вашей книге "О науке и философии в Советском Союзе". Видимо, философы с которыми Вы общались, не в курсе того, как глава атомного проекта И. В. Курчатов помешал их реакционным предшественникам Митину и Максимову, готовившим вместе с министром Высшего образования Кафтановым окончательную разгромную сессию против сторонников "буржуазных" физических теорий - квантовой механики и теории относительности.
Философию даже применительно к естествознанию И. Е. Тамм считал политикой, маскирующейся под науку. В 1949 году на эту тему он вел со мной разъяснительную беседу и связи со следующим обстоятельством.
В Московском университете несколько заседаний еженедельного методологического семинара Физического факультета было посвящено обсуждению вздорной теории математика Леднёва, которая была призвана заменить "философски несостоятельную" специальную теорию относительности. Материалистичность теории Леднёва заключалась в том, что сокращение длин тел зависело не только от относительной скорости движения, но и от молекулярного веса тела. Самое возмутительное было то, что весь этот лженаучный бред серьезно слушала и обсуждала профессура факультета, включая известных теоретиков Д. Д. Иваненко, А. А. Соколова, Я. П. Терлецкого при значительном скоплении студентов. Я был тогда студентом последнего курса специального полузакрытого атомного Института. На последнее заседание семинара по теории Леднева я уговорил придти целую группу студентов своего Института, и мы все стали свидетелями вполне серьезного обсуждения этого бреда профессурой университета.
В конце этого заседания я выступил с резкой критикой, но не самой теории, а профессуры, которая из-за страха продемонстрировала перед студентами неуважение и к собственной науке, и к диалектическому материализму. Так что выступление мое получилось скандально политическим, но продиктовано оно было глубоким пониманием философского содержания теории относительности.
...
Алексей Тяпкин