В этом дополнении к настоящей статье мы рассказываем об интенсивной переписке А. Эйнштейна с крупнейшим геттингенским математиком Д. Гильбертом, состоявшейся в ноябре 1915 г. перед самым опубликованием завершающих работ по обобщенной теории тяготения. Об этой переписке стало известно только в 1978 г. из статьи Дж. Эрмана и К. Глимора [60], которым в канун столетия со дня рождения Эйнштейна удалось проникнуть в принстонский архив ученого и обнаружть там ценнейшие свидетельства существовашей переписки. До этого считалось, что фундаментальные работы Гильберта и Эйнштейна по общековариантному уравнению гравитационного поля совершенно независимы [61, 62].
Краткое сообщение о установленном факте переписки между этими учеными у нас впервые появилось как добавление к большою юбилейной статье В.П. Визгина и Я.А. Смородинского, посвященной, в основном, доказательству независимости путей Эйнштейна и Гильберта к установлению общековариантного уравнения теории. Так что с содержанием самой статьи резко контрастировало следующее добавление самих авторов: "Оказалось,что в ноябре 1915 г. оба теоретика работали в тесной связи друг с другом: они обменивались письмами и текстами своих работ, и каждый из них знал, что делает другой. Эта переписка является прекрасным дополнением к докладам Эйнштейна в Берлине и Гильберта в Геттингене" [62].С последними словами о "прекрасном дополнении" нельзя согласиться: здесь следовало бы сказать, что неожиданные сведения о переписке ученых были подобны взрыву информационной бомбы, разрушившей всю концепцию авторов о независимости подходов этих ученых. Что же касается содержательной части краткого сообщения, то в нем не вскрыта такая существенная деталь: Эйнштейн в своих письмах трижды сообщал о содержании уже сделанных им сообщений на заседаниях Прусской академии наук (тексты докладов сдавались в окончательном виде через неделю для публикации в Трудах академии), а Гильберт лишь однажды, по просьбе своего корреспондента, заранее послал текст своего доклада, который он тогда намечал сделать 23 ноября перед Научным обществом Геттингена. Как видите, есть некоторая разница в этих информациях, и она, как будет видно из дальнейшего, имела определенные последствия.Начало этой переписке в ноябре 1915 г. положило письмо от 28 октября, полученное Эйнштейном от А. Зоммерфельда. В этом письме сообщалось о том, что Д. Гильберт выступил недавно с критикой работы А. Эйнштейна и М. Гроссмана, а именно, против их попытки обосновать свой отказ от поиска общековариантной формы уравнения самого гравитационного поля. Письмо это сильно взволновало и обеспокоило Эйнштейна, и, думаю, не столько сообщением о критике их работы. Скорее всего, в этом письме содержалось указание о том, что Гильберт уже нашел искомую систему уравнений. Предположительные суждения здесь приходится делать, поскольку Эйнштейн, думаю вполне преднамеренно, не оставил это, взволновавшее его, письмо для длительного хранения в своем архиве. Содержание этого письма авторами сообщения [60] восстанавливается лишь частично по его цитированию самим Эйнштейном в своем первом из ноябрьских посланий Гильберту от 7 ноября.Действительно, Эйнштейн после этого письма в бешенном темпе искал решение проблемы. И каждый вариант решения он еженедельно представлял на заседании Прусской академии наук соответственно 4, 11, 18 и 25 ноября. Затем в Трудах академии вышли четыре статьи с датами поступления соответственно 11, 18, 25 ноября и 2 декабря 1915 года (В Собрание научных трудов А. Эйнштейна эти стати вошли под номерами 34 - 37). Такой высокой плотности публикации у Эйнштейна никогда еще не было и не будет в течение последующих сорока лет жизни. Он явно торопился догнать геттингенского ученого. И после первых двух докладов он в своих письмах от 7 и 12 ноября информировал Гильберта о только что доложенных им вариантах решения проблемы.Похоже, что эту достаточно полную информацию о своих докладах он посылал в Геттинген с единственной целью, чтобы крупнейший математик скорректировал его дальнейшие поиски окончательного решения проблемы, или даже просто подсказал недостающие члены в посланном ему уравнении. В первых двух письмах он прямо спрашивает Гильберта о том, насколько его решение согласуется с его, Гильберта, системой. Отсюда мы и делаем свое предположение, что из письма Зоммерфельда ему стало известно о получении математиком общековариантного уравнения гравитационного поля. Другое подтверждение этого предположения можно найти в книге Пейса, в которой автор приводит свидетельство Ф. Клейна о том, что "... Гильберт добился окончательного результата осенью 1915 г., причем не в Геттингене, а на острове Рюген в Балтийском море" ([30], с. 251). Отсюда следует вывод, что Гильберт вернулся в Геттинген уже с готовым решением проблемы, так сильно интересовавшей Эйнштейна. Надо полагать, критика работы Эйнштейна и Гроссмана, о которой писал Зоммерфельд, была лишь устным эпизодом в самом обосновании предпринятых математических исследований, поскольку в осенний период у Гильберта не появилось официальных публикаций, содержащих эту критику.Кроме того, сообщение о критике этой работы само по себе не могло так сильно взволновать ученого и вызвать такое поспешное исследование, которое многие потом назвали завершающим "штурмом проблемы" гравитации. Эта часть информации уже не могла быть новой для Эйнштейна. Летом в конце июня он по приглашению Гильберта одну неделю провел в Геттингене, где прочел целый курс из шести лекций по "общей теории относительности". А 15 июля 1915 г. он писал Зоммерфельду, что просит его в новое издание сборника по "теории относительности" не включать работы по "общей теории относительности, потому что ни одно из имеющихся изложений последней не является полным" ([62], с. 423). Это означало, что и свой обширный обзор, опубликованный в конце 1914 г., он уже не считал достаточно полным или, скорее всего, не считал его правильно излагающим саму проблему теории гравитации. Я согласен с авторами обзора ([62], с. 423], которые по этому поводу писали, что во время визита в Геттинген, где Эйнштейн "имел беседы с Гильбертом, которые могли, как мы думаем, существенно повлиять на ход мысли Эйнштейна".Но эти беседы, как и прочитанные Эйнштейном лекции, безусловно, повлияли и на Гильберта, дали ему толчок для завершения задачи объединения электромагнитной теории вещества Густава Ми с идеями Эйнштейна. Во всяком случае, Эйнштейн имел основания считать, что в своих лекциях в Геттингене он изложил очень много идей, явно не учитывая, что присутствующий математический гений может обогнать его в самом воплощении этих идей в реальные научные достижения. По этому поводу в книге А. Пейса приводятся мнение Э. Страуса ([30], с. 253).Напомним читателям, что впервые на геометрический путь решения проблемы теории гравитации Эйнштейн вступил в работе 1913 г. под названием "Проект обобщенной теории относительности и теории тяготения". Она состояла из двух частей, подписанных разными авторами: 1. Физическая часть — подписана А. Эйнштейном и 2. Математическая часть — подписана М. Гроссманом. Сама идея раздельного авторства красноречиво свидетельствует, насколько щепетильно подошли участники работы к вопросу совместной работы. Однако наиболее важная и новая идея геометризации теории тяготения излагалась обоими авторами как естественное применение геометрии Римана. По этому поводу немецкий ученый Ганс-Юрген Тредер писал, что сама идея геометрического подхода к тяготению была предложена Бернгардом Риманом, правда, лишь для обычного трехмерного пространства [63]. Эта мысль многое бы объяснила в недомолвках самого Эйнштейна по вопросу происхождения его поворота в сторону геометрического подхода, но для подтверждения этой мысли требуется самостоятельное историческое исследование происхождения геометрической концепции тяготения, существенно более сложное, чем изложенное здесь исследование происхождения концепции механики околосветовых скоростей.Нам важно , что в этой работе 1913 г. в вопросе об уравнениях гравитационного поля авторы уклонились от правильного решения этой проблемы, приведя несколько доводов против поиска общековариантного решения. Важнейшим доводом были трудности выполнения принципа соответствия, согласно которому требовалось, чтобы в пределе слабых полей и малых скоростей сложное десятикомпанентное тензорное уравнение переходило в классическое уравнение Пуассона. Вторым аргументом стало высказанное Эйнштейном в первой части статьи ложное утверждение о нарушении принципа причинности в случае общековариантного решения. На самом же деле тут возникала лишь кажущаяся неоднозначность решения, как впоследствии разъяснял это молодой Паули в своей замечательной энциклопедической статье ([3], с.233).В своем первом ноябрьском докладе Эйнштейн прежде всего отказывался от своих недавних заблуждений и возвращался, как он писал, "...к требованию более общей ковариантости уравнения поля, от которой я отказался с тяжелым сердцем, когда работал вместе с моим другом Гроссманом" ([62], с.423). Но предложенное им тут же решение вовсе не удовлетворяло декларированному требованию, так как накладывало определенные ограничения на используемые непрерывные преобразования в виде равенства единице определителя этих преобразований (так называемое условие унимодулярности).Во втором своем докладе Эйнштейн выдвигает снова то же самое тензорное уравнение, в котором геометрический тензор Риччи приравнивался взятому со знаком минус тензору импульса-энергии, умноженному на гравитационную постоянную. Но на этот раз выдвигает физическое обоснование тем же ограничениям унимодулярности на основе гипотезы электромагнитной природы материи.Но вернемся теперь к самой переписке двух гениальных представителей точных наук. Гильберт на прямой вопрос Эйнштейна в его первом письме лаконично ответил: не согласуется. В ответе на второе письмо Эйнштейна он повторил тот же категорический ответ, но добавил к нему следующую важную информацию: "Если Вас так интересует полученное мною решение, то прошу приехать в Геттинген 23 ноября на мой доклад в Научном обществе". Далее он любезно предлагает "прибыть в Геттинген накануне и остановиться у него дома" [60]. Таким образом, Гильберт предложил Эйнштейну присутствовать на публичном представлении своей работы, что, видимо, совсем не входило в планы Эйнштейна. Поэтому он, в надежде получить неофициальную письменную информацию об общековариантном уравнении Гильберта, посылает третью почтовую открытку в Геттинген, дату отправки которого 15 ноября авторам статьи [60] удалось установить лишь предположительно. В целом же они отмечают, что "почтовая служба, которая была тогда очень оперативной, по нынешним представлениям, позволяла Эйнштейну и Гильберту вступать в почти немедленный контакт — письма, отправленные Эйнштейном в Берлине или Гильбертом в Геттингене, достигали адресата уже на следующий день" ([60], с. 292). А далее они остроумно добавляют, что "история теории гравитации могла быть совсем иной, если бы почта работала менее оперативно".В своем письме Эйнштейн, сославшись на плохое состояние своего здоровья, пишет Гильберту о том, что он не сможет присутствовать на его лекции и вслед за этим обращается с такой просьбой: "Пришлите мне, пожалуйста, если это возможно, копию своего исследования, идя навстречу моему любопытству" (см. немецкий текст примечания 44 в статье [60]). Судя по тому, что в четвертом своем письме от 18 ноября Эйнштейн благодарит Гильберта за присланные материалы, можно понять, что Гильберт послал свой доклад в Берлин 16 или 17 ноября. Но в том же письме была и такая фраза, которая не могла не взволновать Гильберта: "Предложенная Вами система (уравнений), насколько я могу судить, в точности согласуется с тем, что я получил в последние недели и представил Академии (см. немецкий текст в статье [60], русский перевод цитируется по книге [30], с. 252).Авторы статьи [60] при переводе этой фразы на английский язык допустили отступление от немецкого текста, приведенного ими в примечании 45, переведя слова "...indenletztenWochen" как ...withinthelastweek".Видимо, авторы сочли необходимым исправить эти слова как простую неточность Эйнштейна, поскольку в отношении результатов, полученных Эйнштейном в предыдущие недели, имелся вынесенный самим Гильбертом вердикт: не согласуется. Но это вовсе не было случайной опиской Эй­нштейна. Множественным числом слова "неделя" он, видимо, хотел лишь подчеркнуть, что и в предыдущих попытках решения проблемы он шел правильным путем. Действительно, в предлагаемых им решениях не было ни одного лишнего члена и его уравнения были справедливы для пустого пространства. В них, правда, не было и необходимой полноты окончательного варианта , но этим недостатком обладали все решения, представленные Эйнштейном в Академию до момента написания обсуждаемого письма.Так что версия авторов статьи [60] о том, что Эйнштейн в своем письме хотел сказать о получении им в последнюю неделю уравнений, согласую­щихся с системой уравнений Гильберта, противоречит дальнейшим словам Эйнштейна "и передал в Академию", так как окончательных уравнений гравитационного поля не было ни в докладах Эйнштейна до 25 ноября, ни в материалах, переданных им для публикации в Трудах Академии.Самого послания Гильберта от 16 или 17 ноября нет в архиве Эйнштейна. Отсутствие его, как и отсутствие в архиве также письма Зоммерфельда от 28 октября 1915 г., лишь свидетельствует о существовании у Эйнштейна особых критериев для дальнейшего хранения писем. Во всяком случае известности ученого, приславшего письмо Эйнштейну, как мы видим, было вовсе недостаточно для сохранения полученного письма. В то же время в архиве Эйнштейна имеются все копии писем, посланных им Гильберту, поскольку они поступили в виде микрофильмов уже после смерти Эйнштейна по запросу создателей архива.Однако ответное письмо Гильберта от 19 ноября Эйнштейн все же сохранил в своих бумагах. Оно было отправлено в Берлин сразу по получению письма Эйнштейна от 18 ноября, и оно будет, видимо, последним письмом, посланным Гильбертом в 1915 году. В нем автор посылает Эйнштейну свои поздравления с успешным объяснением векового смещения перигелия Меркурия. И только это вежливое поздравление, надо полагать, стало основанием для сохранения этого письма, несмотря на имеющуюся в нем следующую неявно высказанную остроту: "Если бы я умел считать так же быстро, как Вы, то электрон капитулировал бы перед моими уравнениями, а атом водорода должен был бы принести извинения за то, что он не излучает" ([30], с.252). То, что в этих словах скрыта острота, можно понять, если вспомнить, что они принадлежат первому математику мира, а похвала в умении быстро считать относилась к физику, который только что в своих предыдущих письмах продемонстрировал полную беспомощность в попытках получить окончательную общековариантную систему уравнений гравитационного поля. Красноречив и приведенный Гильбертом пример по поводу объяснения стабильности движения электрона в атоме водорода, надкоторым тогда безуспешно трудились многие ученые.Из письма Эйнштейна от 18 ноября Гильберту стало ясно, что полученное им решение проблемы общековариантного тензорного уравнения может быть использовано Эйнштейном без всякой ссылки на оказанную математиком помощь. Он также понял, что теперь над ним может нависнуть и угроза подозрения в плагиате, если Эйнштейн опередит его с публичным выступлением. Поэтому Гильберт перенес прежде назначенную дату своего выступления буквально на следующий день и попросил Научное общество Геттингена собраться в неурочный для этого день, в субботу 20 ноября 1915 года.В четверг 18 ноября Эйнштейн сделал третий за этот месяц доклад на заседании Прусской академии. В нем он впервые получает на основе ковариантного уравнения объяснение вековому смещению перигелия Меркурия. Об этом важнейшем своем достижении он кратко упоминал и в своем письме Гильберту от 18 ноября. За прошедшую неделю после своего второго доклада он вдруг ясно осознал, что полученное им точное уравнение лишь для пустоты вполне может быть использовано для решения этой давней проблемы. Ученик Лапласа астроном Урбен Жан Жозеф Леверье(1811-1877), представил в 1859 г. Парижской академии наук описание своих наблюдений за орбитальным движением планеты Меркурий и свой вывод об аномальном вековом смещении перигелия на 38 угловых секунд, загадочную природу которого предстоит разгадать астрономам будущего. Сам Леверье высказал серьезные сомнения относительно существования не наблюдавшейся до сих планеты, находящейся между Меркурием и Солнцем. Затем в 1882 г. Саймон Ньюком уточнил величину смещение перигелия Меркурия, получив 43 угловых секунды. Первоначальная теория гравитации Пуанкаре давала в шесть раз меньшее значение для величины смещения. И только теперь это удивительное отклонение движения Меркурия от классической механики получило полное количественное объяснение (45 угловых секунд) в теории Эйнштейна за счет учета кривизны пространства-времени.Это был первый несомненный успех новой теории Эйнштейна и торжество абстрактных математических построений в физике на основе неевклидовой геометрии. Еще создатель первой неевклидовой геометрии Николай Лобачевский возлагал большие надежды на физические явления, ожидая от астрономических наблюдений подтверждения своей "воображаемой" геометрии.65 Его геометрии с отрицательной кривизной пространства суждено было осуществиться в четырехмерном пространстве скоростей. А в аномалии движения Меркурия в основном проявилась другая неевклидова геометрия с положительной кривизной, созданная Бернгардом Риманом, который также считал, что пространство должно иметь некую "реальную" основу и что "...нужно пытаться объяснить возникновение метрических отношений чем-то внешним — силами связи, действующими на это реальное" . Далее он говорил, что "решение этих вопросов можно надеяться найти лишь в том случае, если, исходя из ныне существующей и проверенной опытом концепции, основа которой положена Ньютоном, станем постепенно ее совершенствовать, руководствуясь фактами, которые ею объяснены быть не могут" (Лекция, прочитанная Риманом 10 июля 1854 г. в Геттингенском университете, была опубликована впервые в 1868 г.; на русском яз. см. Риман Б. О гипотезах, лежащих в основании геометрии. - В кн. Об основаниях геометрии - М.: Гостехиздат, 1956. - с.324, или в сб. статей Альберт Эйнштейн и теория гравитации - М.:"МИР", 1979 - с. 33).65Примечание редакции. Более подробно по поводу идей Николая Ивановича Лобачевского о связи неевклидовой геометрии с физикой говорится в юбилейном сборнике, посвященном 200-летию Лобачевского (Москва, "Белка", 1993): во вступительной статье Д.Иваненко, а также в статье Николая Александровича Черникова (Дубна). Приведем здесь некоторые выдержки из статьи Н.А.Черникова."Лобачевский внес "новые начала" не только в геометрию. Рассмотрев данные о параллаксах звезд, он установил, что характерная для созданной им геометрии константа к больше, чем расстояние от нас до этих звезд. Полученный результат не помешал ему поставить вопрос о том, какого рода перемена произойдет от введения новой геометрии в механику. Впрочем, этот вопрос неизбежно возникает, стоит лищъ начать рассматривать небесные тела в пространстве Лобачевского. Но, введя новую геометрию в небесную механику, Лобачевский пошел дальше и поставил вопрос о том, какие изменения это вносит в ньютоновский закон всемирного тяготения. Сам же и ответил не него, указав способ решения уравнения Пуассона в условиях отрицания пятого постулата Евклида... Наряду с этим, Лобачевский указал и следующую метрику в сферических координатах... Этих данных достаточно, чтобы составить уравнения движения планет и комет. Так была создана теория тяготения Лобачевского с двумя фундаментальными константами..."
И именно этот путь, намеченный еще Риманом, удалось пройти Эйнштейну почти до конца, во всяком случае довести свою теорию до первых двух предсказаний отступлений от небесной механики, основанной на законах Ньютона. Помимо объяснения векового смешения перигелия Меркурия, доклад Эйнштейна от 18 ноября содержал также впервые полученное на основе новой теории гравитации предсказание величины отклонения луча света, прошедшего вблизи солнечного диска. Эта величина отклонения, равная 1,7 уг.сек., вдвое превышала прежде полученную Эйнштейном величину отклонения света без учета кривизны пространства. Лишь в мае 1919 г. двум английским экспедициям удалось во время полного солнечного затмения получить фотографии звезд, свет от которых проходил вблизи Солнца, и затем получить подтверждение второго предсказания теории.
Доклад Эйнштейна от 18 ноября показывает удивительное умение автора получать новые физические результаты даже из не совсем оконченной в математическом отношении теории. Думаю, что и Гильберту из получен­ного письма Эйнштейна стало ясно, какие упущения, в части предсказаний новых физических эффектов, он допустил, располагая полным математическим решением проблемы.Возвращаясь к замечательному объяснению прецессии перигелия Меркурия, отметим только один удивительный факт: Эйнштейн в прежних своих работах и письмах никогда не выражал сожалений по поводу неудач попыток объяснения этой аномалии. В связи с этим возникает вопрос: было ли это сознательным нежеланием привлекать внимание к неудачам своей теории, или же это было связано с неведением автора о невозможности ра­зумного объяснения аномального движения планеты в рамках классической механики? Второе из этих предположений наиболее вероятно, поскольку в его статье приведена ссылка на вышедший в июне 1915 г. обзор Е. Фрейндлиха, который был посвящен подробному обсуждению этой давней проблемы и настойчивому подчеркиванию невозможности его объяснения тривиальными классическими эффектами.В вводной части этой статьи Эйнштейн говорит о введенной им в предыдущей статье (N 35) гипотезе обращения в нуль следа "тензора энергии материи" (Т = 0), но к словам "что никакие принципиальные соображения не противоречат введению этой гипотезы ..." автором сделано следующее неожиданное подстрочное примечание: "В работе, которая вскоре будет опубликована, показано, что и эта гипотеза является излишней." Нет сомнений, что этой оговорки автора не было в самом докладе от 18 ноября и что она добавлена перед сдачей текста в печать в результате изучения материалов, полученных от Гильберта (17 или 18 ноября).Последний доклад из этой серии был сделан Эйнштейном 25 ноября, а текст статьи для публикации в Трудах академии был сдан соответственно 2 декабря. Так что до этого момента он имел уже две недели для изучения материалов, присланных ему Гильбертом. Мы приводим здесь точную хронологию событий, чтобы показать несерьезность доводов А.Пейса по поводу невозможности Эйнштейну в короткий срок разобраться в сложной математической работе Гильберта. Так, Пейс писал: "Мне представляется крайне мало вероятным, чтобы он (Эйнштейн) был в состоянии тогда усвоить содержание технически трудной работы Гильберта, полученной им 18 ноября" ([30], с.252).На самом же деле Эйнштейну достаточно было лишь увидеть полное уравнение Гильберта, чтобы обнаружить содержащийся в нем новый дополнительный член, отсутствующий в опубликованном Эйнштейном "укороченном" тензорном уравнении. Для декларативной же публикации полного общековариантного уравнения гравитационного поля Эйнштейну оставалось только тривиальными расчетами убедиться, что дополнительный член обеспечивает ковариантность уравнения в общем случае и что он освобождает от необходимости принимать специальную гипотезу о равенстве нулю следа тензора энергии-импульса. У Эйнштейна осталось время и для того, чтобы несколько видоизменить форму основного уравнения Гильберта, перенеся дополнительный член из левой части уравнения в правую часть, не нарушая тождественности уравнений. Большее время потребовалось Эйнштейну для обстоятельного обоснования выбранного уравнения и усвоения данного Гильбертом вывода своего общековариантного уравнения. Только через четыре месяца Эйнштейн отправит следующую статью (N 38), в которой привел более обстоятельное обоснование выбранного общековариантного уравнения гравитационного поля, а строгий вывод уравнения из вариационного принципа, приведенный в первой же статье Гильберта, он повторил лишь в конце 1916 года в работе (N42).Так что приведенные Пейсом соображения о трудности "усвоить содержания технически трудной работы Гильберта" справедливы только в смысле полного усвоения этой работы. Но используются они автором совершенно безосновательно по отношению к краткой публикации Эйнштейна всего на четырех страницах текста, объявившего о будто бы найденном им окончательном общековариантном уравнении гравитационного поля (без всякой ссылки на известное ему ранее и уже опубликованное Гильбертом тождественное уравнение) и провозгласившего в конце статьи, что "тем самым, наконец, завершено построение общей теории относительности как логической схемы" (статья 37, с.451).Появившееся в этой работе Эйнштейна окончательное общековариантное тензорное уравнение гравитационного поля отличается от ранее им опубликованного уравнения только появлением в правой части уравнения дополнительного члена со скаляром Т. Этот неожиданно появившийся в уравнении дополнительный член равен 1/2 метрического тензора, умноженному на скалярную величину следа тензора энергии-импульса "материи". Именно с появлением этого дополнительного скалярного члена устраняется проблема перехода к ньютоновскому пределу и исчезает прежнее искусственное требование обращения в нуль следа тензора энергии-импульса, которое было аннонсировано автором в примечании в предыдущей статье (N36).До оглашения сведений о существовавшей в ноябре 1915 г. интенсивной переписке с Гильбертом считалось, что Эйнштейн гениально угадал нужный для общей ковариантности дополнительный член со скаляром Т. Эта концепция истории завершения теории основательно была подорвана статьей Ирмена и Глимора [60]. В стане сторонников ранее созданного канонизированного образа ученого и идеального во всех отношениях человека это сообщение о перечисленных выше сведениях вызвало определенное замешательство. Разрядке этой ситуации и послужило несколько выступлений в печати с явным намерением устранить грозившую опасность лишь частичным отходом от созданного идеального образа приблизиться к познанию реального Эйнштейна - великого ученого с непомерным авторским самолюбием, заставившим его не раз нарушать существующие этические нормы научного мира. К таким произведениям с явным намерением сохранить незапятнанным канонический образ ученого с полным правом можно отнести обширный литературный труд известного физика-теоретика А. Пейса [30]. К таким же работам принадлежит и книга советского историка физики В.П. Визгина [64], сделавшего еще до А. Пейса попытку всеми доступными ему средствами сдемпфировать удар, нанесенный публикацией [60].
Прежние явные нарушения Эйнштейном этических норм его апологетам удавалось сравнительно легко затушевать, апеллируя в основном к совести самих читателей, которым предлагалось лишь уяснить такую простую истину: если великий ученый не ссылается на статью предшественника, - значит он не читал эту работу и вообще не слышал о ней. Правда, и эта логика заводила апологетов Эйнштейна в тупик, когда речь шла о работе, не содержащей вообще ни одной литературной ссылки. Так было в случае его знаменитой статьи 1905 г. [6], когда отсутствие ссылок отягощалось еще и тем, что в работе, как мы уже отмечали, не было полученно и ни одного соотношения, не опубликованного ранее другими учеными. Да и основные, использованные в этой работе, исходные идеи совпадали с высказанными задолго до этого в печати известным французским ученым А. Пуанкаре.Казалось бы, приоритетные споры вообще не должны касаться выяснения подобных биографических вопросов. В сборнике статей [37] приводится, например, письмо уважаемых академиков В.Л. Гинзбурга и Я.Б. Зельдовича по поводу неправильного понимания И.С. Шкловским вопросов приоритета в науке. В этом письме содержится следующее разъяснение: "... что бы человек ни сделал сам, он не может претендовать на приоритет, если затем выяснилось, что тот же результат получен ранее другими" (с.88). С этим утверждением нельзя не согласиться. Непонятно, однако, почему лишь в отношении Эйнштейна не исходят из того же простого критерия не только его прямые апологеты, но и сами авторы этой резолюции о критерии разрешения приоритетных споров. О том, что и В.Л. Гинзбург придерживается в отношении Эйнштейна совсем другой логики разрешения приоритетных споров, читатель может убедиться, ознакомившись с его статьей "Как и кто создал теорию относительности?" (См., например, в сборнике статей и выступлений - В.Л. Гинзбург. О физике и астрофизике - М.: Бюро Квантум, 1995,-с. 178).В этой статье, имеющей и второй подзаголовок "Опыт рецензии с предисловием и комментариями", автор подробно разбирает недостатки сборника статей [7], который, между прочим, является самым полным сборником статей по данной проблеме. И основное замечание в мой адрес как составителя сборника В.Л. Гинзбург делает по поводу включения в раздел "Возникновение концепции относительности" в основном ранних работ Пуанкаре и включения в заключительный раздел сборника отрывка из книги Уиттекера, в котором впервые был поднят и документально доказан вопрос о существовании ранних работ Пуанкаре, посвященных обобщению принципа относительности на электромагнитные явления. Так что автор явно не желает, чтобы читатели сами убедились, что многие, приписываемые Эйнштейну, идеи были задолго до него выдвинуты и обсуждены в печати его предшественником Пуанкаре. И если замалчиванием предшествующих работ расчищать поле от претендентов, то и обсуждаемый критерий не помешает старой и вопиюще несправедливой версии о единственном создателе теории.А ведь такие авторитетные ученые, пользующиеся, фактически, двойной моралью, создают соответствующий перекос и в научном обществе. Разве до оглашения переписки Эйнштейна и Гильберта была в мировом сообществе нормальная оценка научного вклада выдающегося математика Гильберта в создание важнейшего для физики общековариантного уравнения гравитационного поля? Ведь даже в самой обширной и объективной статье В. Паули (1921), написанной для энциклопедии математических наук, Гильберт был упомянут в историческом введении лишь в примечании и не совсем точными словами: "Одновременно с Эйнштейном и независимо от него общековариантные уравнения поля были установлены Гильбертом (D.Hilbert, GrundlagenderPhysik, NachrichtenKgl. Gesllschaft Wiss. Gottingen, Math.-phys. Klasse, 1915, Heft 3, s. 395) [3], c. 211. Русский текст см. в [65].Конечно, здесь более уместны были бы другие слова, и не в подстроч­ном уточнении, а в основном тексте исторического введения. Например, соответствовали бы истине такие слова: "Впервые эту важнейшую систему общековариантных уравнений гравитационного поля получил в конце 1915 г. на основе использования вариационного принципа известный немецкий математик Гильберт, который сразу же отметил, что полученная система уравнений решает проблему фундаментальной теории Эйнштейна. Сам же основатель релятивистской теории гравитации всего на несколько дней позже также нашел, и по всей вероятности, вполне независимо аналогичную систему общековариантных уравнений." Здесь перед категорическим "вполне независимо" обязательно должна быть предположительная оговорка в любой другой форме: "скорее всего" или "возможно". Эта оговорка необходима вовсе не из-за предположения о редчайшем случае, когда сам автор предварительно послал свой основной результат заинтересованному коллеге. Она необходима хотя бы потому, что при разнице сообщений в несколько дней любой присутствовавший на докладе Гильберта мог сообщить Эйнштейну об интересующей его особенности полученного уравнения, как в свое время Зоммерфельд письменно сообщил Эйнштейну о критике Гильбертом его прежней работы.Но даже обсуждаемое нами неяркое упоминание Гильберта в статье Паули не устраивало последователей культа Эйнштейна, и поэтому вскоре появились работы, в которых общековариантные полевые уравнения назывались уравнениями Эйнштейна. О Гильберте как об ученом, впервые получившем эти уравнения, затем забыли даже в Геттингене. Вновь и по-настоящему вопрос этот был исследован известным историком физики Дж. Мехра по просьбе крупнейшего американского теоретика профессора Ю.П. Вигнера, которому довелось в 1920 г. работать в Геттингене у Гильберта ассистентом по физике. Проведенное изучение закончилось выпуском в 1974 г. интересной книги [61] о драматической истории создания теории гравитации.Именно в этой книге было показано, что Гильберт первым официально сообщил о получении общековариантных уравнений гравитационной теории Эйнштейна, хотя в целом решал более общую задачу объединения гравитационной теории с теорий электромагнитных явлений. Но даже этутруднейшую задачу создания единой теории он считал, как отметил в своей книге Мехра, всего лишь первым шагом в выполнении грандиозной программы аксиоматизации физики, выдвинутой им в 1900 г. в числе других знаменитых 23 проблем математики на Парижском математическом конгрессе. Хотя Эйнштейн, как видно из приведенного в книге его письма Эренфесту, вовсе не разделял оптимистических надежд Гильберта, он тем не менее с 1925 г. и до конца своей жизни полностью посвятил свою научную деятельность проблеме создания единой теории электромагнитных и гравитационных явлений.Думаю, что именно эта книга об Эйнштейне и Гильберте послужила поводом для советских ученых В.П. Визгина и Я.А. Смородинского в юбилейной статье, посвященной столетию Эйнштейна, значительно исправить прежнее одностороннее изложение истории создания современной теории тяготения. Но целью этого исправления вовсе не было объективное изложение событий драматического периода соревнования двух величайших представителей научного творчества в области самой абстрактной теории, затрагивающей сложнейшие разделы математики. Правдивое освещение в книге Мехра решающего математического вклада Гильберта в создание и в строгое обоснование основной системы уравнений теории подрывало основу под тщательно оберегаемой версией о создании этой теории от начала до конца только одним гением нашей эпохи.Правда, в фундаменте этой версии и до книги Мехра были по крайней мере две следующие серьезные трещины.1. А. Пуанкаре еще в работах 1905 г. [5] первым поставил вопрос о необходимости Лоренц-инвариантного обобщения теории тяготения и создал первый вариант такой теории. В своих последующих выступлениях он постоянно обращал внимание на недостаточность своей теории, подчеркивая факт лишь частичного объяснения аномалии в движении Меркурия.2. М. Гроссман как математик сыграл важную роль в решающий период поворота на правильный, но весьма сложный путь геометрического подхода. Его роль вовсе не ограничивалась отысканием нужной математической литературы, как об этом неоднократно писал Эйнштейн будто бы с целью "отблагодарить" своего друга. Им впервые была сделана важная математическая работа обобщения неевклидовой геометрии Римана обычного пространства на четырехмерное объединение пространства-времени. Если обобщение Минковского привело к так называемой псевдоевклидовой геометрии, то логично было бы и обобщение Гроссмана называть псевдоримановой геометрией физического мира.Но пионерский вклад Пуанкаре удалось благополучно замолчать, а вклад Гроссмана на "дружеской основе" частично отнести к простой технической помощи гениальному другу, и частично приписать самому Эйнштейну. Однако новая трещина в том же пьедестале потребовала новых и более серьезных усилий по нейтрализации возможных последствий. Требовалось прежде всего отстоять принципиальное отличие самих теоретических путей двух ученых и представить случайным пересечением этих путей, правда, как раз в важнейшей точке завершения создания теории тяготения."Разъяснение" этих вопросов, поставленных выходом в США книги [61], и было подлинной целью юбилейной статьи [62], в которой, на первый взгляд, для объективности целый раздел был посвящен рассмотрению параллельного пути Гильберта. Но сообщение о переписке двух ученых, как мы уже писали выше, полностью разрушало всю их тщательно выстроенную конструкцию доказательства полной независимости прихода знаменитых ученых к тождественным системам фундаментальных уравнений. В самой статье авторы успели лишь сообщить в кратком добавлении о существовавшем в ноябре 1915 г. между двумя учеными тесном обмене научной информацией. Из этого неожиданного сообщения было совершенно не ясно, какое влияние ученые оказали друг на друга и кто из них первым получил окончательное решения проблемы. Эти вопросы существенно прояснились лишь в последующем выступлении одного из авторов.Так, Вл.П. Визгин в своей статье [66] достаточно полно приводит выдержки из писем, представленных в работе [60], но однозначность возможных выводов демпфирует приведенным ошибочным утверждением о нулевом следе тензора энергии-импульса в теории Гильберта. В этом случае Эйнштейн имел бы право свое "укороченное" уравнение считать тождественным с полным уравнением Гильберта. Этот же ошибочный аргумент автор повторяет и в своей книге [64] с той же целью оправдания утверждения Эйнштейна в письме от 18 ноября о том, что полученная Гильбертом система "в точности совпадает с тем, что я нашел в течение последних недель..." [60]. Затем в коллективной рецензии [67] на книгу Пейса Визгин персонально отметил сделанную им ошибку в трактовке уравнений Гильберта, но умолчал о главном: о том, что это ошибочное утверждение было основным аргументом в его оправдании поведения Эйнштейна и косвенным мотивом вообще уклониться от обсуждения причин отсутствия ссылки на Гильберта в основной статье Эйнштейна от 2 декабря.С выходом в 1983 г. книги [30] в дело нейтрализации сведений о переписке двух ученых в ноябре 1915 г. подключился уже А.Пейс — ученый, обладающий крупным международным авторитетом, который мог себе позволить делать даже нелепые заявления, не прибегая при этом к явно не состоятельным в научном отношении аргументам. Так, выше мы уже говорили о его попытке убедить читателей в том, что Эйнштейну будто бы легче было угадать требуемый для общей ковариантности дополнительный член, чем увидеть его в готовом виде в строго выведенном Гильбертом тензорном уравнении. Не будем опровергать это утверждение ученого в связи с явной его несостоятельностью. Отметим лишь сложность самой ситуации, заставившей сторонника культа Эйнштейна приносить в жертву собственный авторитет.Обсудим лучше этическую сторону возникшей в этом случае ситуации. Допустим, что Эйнштейн, запросив у коллеги копию его доклада, сам за это время каким-то чудом сообразил правильное решение проблемы. Если после вскрытия присланного ему конверта он в материалах коллеги обнаружит тождественное уравнение или даже с большим трудом выяснит эту тождественность найденных решений лишь перед публичным оглашением своего результата, то в любом случае в своем докладе Эйнштейн должен был сослаться на решение своего корреспондента. Именно по этой причине ученые перед собственным выступлением обычно избегают интересоваться результатами своих коллег, занимающимися параллельными исследованиями. Только в крайнем случае при полной уверенности в невозможности самостоятельно справиться с решением задачи принято обращаться за помощью к коллегам, подразумевая при этом обязательность благодарности за оказанную помощь и соответствующую ссылку на новый результат коллеги.Видимо, понимая обязательность ссылки на присланное Гильбертом решение даже в таком случае, Пейс не останавливается на описанном выше невероятном утверждении о самостоятельном решении проблемы. Ему крайне необходимо было найти дополнительный довод, освобождающий Эйнштейна от необходимости ссылаться на ранее найденное Гильбертом решение. В связи с этим он и обсуждает весьма спорные и неоднозначные сведения о будто бы возникших между учеными разногласиях, а также возникшей при этом обиде и претензии самого Эйнштейна к геттингенскому математику. Но обсуждаемые разногласия могли, казалось бы, возникнуть только после обмена последними любезными письмами от 18 и от 19 ноября и до момента последнего выступления Эйнштейна 25 ноября.Однако Пейс на самом деле говорит не о конкретных разногласиях, а о некоторых подозрениях Эйнштейна, которые, добавим мы, могли возникнуть у него с момента получения письма от Зоммерфельда, с которого и началась эта "бешеная гонка за лидером". В конце раздела "Эйнштейн и Гильберт" он сообщает, что на его вопрос о возможных разногласиях между этими учеными Э.Страус ему написал: "Эйнштейн считал, что Гильберт позаимствовал, хотя, возможно, и непреднамеренно, некоторые из идей (в основном неверных!), высказанных им во время выступления на коллоквиуме в Геттингене ..." ([30], с.253). Но это и есть те самые волнения, вполне естественные для основателя нового теоретического направления, когда Эйнштейн из письма Зоммерфельда узнал, что Гильберт весьма эффективно подключился к решению его проблемы и достиг, скорее всего, окончательного решения к концу своего возвращения из отпуска. Эти авторские переживания Эйнштейна мы уже обсуждали в начале настоящего Дополнения. Нам остается только добавить, что они могли перерасти в обоснованные претензии только после публикации работы Гильберта при наличии в ней каких-либо некорректностей в адрес самого основателя данного направления. Но, как мы увидим далее, публикация Гильберта не только не давала никаких оснований для подобных претензий, но, напротив, даже убеждала, что всякие подозрения в честолюбивых устремлениях великого математика и любые сомнения в его порядочности порождены, в первую очередь, моральными изъянами в убеждениях самого подозревающего.Авторы коллективной рецензии [67] на обсуждаемую книгу Пейса приводят дополнительно сведения о недавно найденном письме Эйнштейна, отправленного Г. Цангеру 26 ноября или 3 декабря 1915 году. Они утверждают "что Эйнштейн в это время подозревал Гильберта в желании "нострифицировать" "специальную теорию относительности" (т.е. ассимилировать, сделать как бы своим); само это выражение принадлежит М.Абрагаму" ([67], с. 329). Отсюда, вроде, следует, что первоначальные подозрения Эйнштейна, несмотря на доброжелательную переписку, все же к концу ноября усилились до черных мыслей о прямой попытке Гильберта, получившего основную систему уравнений теории, присвоить на этом основании всю физическую теорию, обоснованную и выстраданную Эйнштейном, так сказать с пеленок.Такой ход мыслей для Эйнштейна вполне закономерен. На месте Гильберта он именно так бы и поступил. И в этом утверждении вовсе нет необоснованного обвинения в предполагаемом неприличном проступке. Ведь десять лет назад он с гораздо меньшим основанием, так сказать, "нострифицировал" другую теорию, которую также с пеленок выстрадал Лоренц, а Пуанкаре успел еще до Эйнштейна проанонсировать проведенную им достройку лоренцевского варианта теории до окончательной физической те­ории со стройным математическим аппаратом, вскрывающим абсолютное содержание этой теории.Словами же "с гораздо меньшим основанием" мы хотели подчеркнуть, что, в отличие от Гильберта, который первым получил основную систему уравнений новой теории тяготения, так сказать, тензорный вариант уравнения Пуассона классической теории тяготения, Эйнштейн же первым не получил ни основные преобразования, носящие заслуженно имя Лоренца, ни лежащий в их основе универсальный закон изменения инерциальной массы. Его важный вклад состоял в объединении всех полученных до него результатов в "стройную научную теорию" и в предложении простого объяснения ее необычных результатов. Этот существенный вклад вполне позволял Эйнштейну войти в число создателей этой теории, но вовсе не первым и не основным, а лишь вслед за Лоренцем и Пуанкаре, но все же перед Минковским.Попытка Эйнштейна присвоить эту теорию в 1905 г. началась всего лишь с "невинной" заявки на самостоятельность проведенного им исследования, проявившейся в полном отсутствии в его работе ссылок на используемые им идеи других ученых. Всю остальную нелегкую операцию по "нострифицированию" этой замечательной теории провели на виду у достойного научного общества многочисленные почитатели восходящей звезды молодого гения, первым, так сказать, взломавшего устои классической науки. Эта операция, взломавшая на самом деле и моральные устои научного общества, прошла сверхудачно только благодаря поддержке немецкой школы физиков и широкому использованию мощных средств прессы, внедрившей тогда в науку весь богатый арсенал методов, заимствованных из чуждой науке области торговой рекламы.Создание следующей грандиозной физической теории, затронувшей фундаментальные вопросы устройства Вселенной, поставило затем основной материал для той же международной кампании непомерного возвеличивания и прославления ученого в самых широких слоях общества. Мы уже писали об этой кампании, закончившейся превращением Эйнштейна в "гражданина Вселенной" и даже "библейского святого", в заключительной статье сборника [7]. Здесь мы подробно обсудили этот удивительный процесс канонизации образа ученого, следуя в основном освещению его в книге Пейса, в самом английском названии которой "SubtleistheLord ..." ("Изощренный Господь...") звучит божественный мотив. Сейчас же мы напоминаем об этом, чтобы оттенить, как плохо вписывается в этот процесс вопрос об Эйнштейне, утаившим сам факт получения по его же просьбе копии предстоящего доклада Гильберта с ценнейшей основной системой уравнений теории гравитации.Однако сейчас мы намерены отвергнуть всю только что подробно обсужденную версию об опасениях Эйнштейна по поводу будто бы ожидаемых от Гильберта посягательств на саму физическую теорию. Казалось бы, эта версия однозначно следует из письма Цангеру. Но после полученной от Гильберта копии предстоящего доклада хозяином положения становится уже Эйнштейн, о чем он дал понять Гильберту в своем письме от 18 ноября. По указанным предположительным датам отправления письма Цангеру мы видим, что письмо было написано буквально на следующий день после доклада Эйнштейна 25 ноября, либо после сдачи окончательного текста этого доклада в печать 2 декабря. А в это время, когда Эйнштейн сознательно отказал Гильберту в публичном признании действительно сделанного математиком важнейшего вклада в получение окончательных уравнений, его должны были волновать возможные осложнения такого поступка. Предвидя естественные шаги борьбы, так сказать, "Кесаря за свое кесарево", он и предпринял в качестве опережающего шага распространение своих будто бы возникших у него подозрений в столь крайних намерениях геттингенского математика.В этом варианте объяснения письма Цангеру остается только уяснить нежелание ученого признать за Гильбертом завершающий вклад в теории. А этот шаг хорошо вписывается в логику всего поведения ученого, зараженного бациллой непомерного авторского честолюбия. Конечно, можно понять само желание быть единственным создателем этой величественной научной теории. Но само желание, конечно, нельзя путать с действительностью и добиваться его исполнения неугодными средствами.Жизнь убедительно показала полную неосуществимость подобной мечты на примерах создания всех современных фундаментальных физических теорий. И вовсе не потому, что перестали рождаться Галилеи и Ньютоны, а в силу удаления самого предмета исследований в существенно более глубокие слои физического мира. Современные физические теории создаются в творческом взаимодействии лучших умов теоретического мышления.Самую яркую демонстрацию происшедшего изменения ситуации в научном творчестве в современной теоретической физике дала, безусловно, история создания теории квантовых явлений, потребовавшей коренных изменений представлений о методах теоретического изучения физической реальности. Но и другие области теоретического исследования подтверждают этот факт общего изменения характера творчества в современной теоретической физике. Только лжеисторики науки и многие околонаучные литераторы обнаруживают непонимание этого существенного изменения самого научного творчества и продолжают старательно лепить образ современного Ньютона по старым образцам, и мощными средствами прессы вызывать в общественном сознании трансформации, соответствующие проводимой ими операции "нострифицирования" теории в пользу одного из создателей этой теории.В этой статье мы показали самое непосредственное участие Лоренца, Пуанкаре и Эйнштейна в создании физической теории, первой нарушившей устои классической физики. Теперь мы собираемся кратко объяснить, что и создание теории гравитации не было исключением из этого правила возникновения теории в результате взаимодействия нескольких ярких представителей теоретического мышления.Напомним, что Анри Пуанкаре (1905) первым поставил вопрос об обязательности внесения изменений в классическую теорию тяготения для согласования ее с механикой околосветовых скоростей. Затем Альберт Эйнштейн (1907), выдвинув принцип эквивалентности, стал искать новую физическую теорию, которая способна была бы описывать физические явления в ускоренных системах и в гравитационном поле. Поиски такой теории не приводили к ожидаемым результатам. Тупиковая ситуация начала постепенно изменятся только после того, как в Праге математик Георг Пик (1912) посоветовал Эйнштейну использовать математический аппарат, разработанный Риччи и Леви-Чивитой, а математик Марсель Гроссман (1913) ознакомил Эйнштейна с аппаратом неевклидовой геометрии Римана.Публикации Эйнштейна и Гроссмана в 1913 и 1914 гг. знаменовали собой выход на новый путь поиска теории геометрического описания физических явлений, происходящих в гравитационном поле. При этом Гроссманом (1913) впервые была выполнена важная работа по обобщению геометрии Римана на четырехмерное псевдопространство Пуанкаре-Минковского. Осталось, однако, неясно, кому принадлежит важная для всего дальнейшего развития теории идея использования тензора кривизны для учета влияния гравитационного поля, и особенно идея конкретного применения метриче­ского тензора в качестве многомерного аналога потенциала гравитационного поля. Было высказано мнение [63], которое нуждается в дальнейшей проверке, о том, что в трехмерном варианте эти идеи для описания тяготения были высказаны самим Риманом, гениальным математиком XIX века, который подобно великому Гауссу уделял большое внимание размышлениям над проблемами теоретической физики. Подтверждение этого предположения объяснило бы факт замалчивания Эйнштейном вопроса об авторах этих конкретных идей, исходных для данной теории.Вот и все важнейшие этапы развития этой теории до 1915 года. Продолжение же истории в год переписки Эйнштейна и Гильберта подробно было описано в настоящем дополнении. Заметим только, что геттингенские лекции Эйнштейна смогли глубоко заинтересовать Гильберта лишь нерешенной проблемой, но никакой подсказки в правильном направлении они не могли содержать. Ведь Гильберт сразу пошел по пути поиска общековариантной формы основных уравнений гравитационного поля, по пути, правильность которого до осени этого года ошибочно отрицалась Эйнштейном. Поэтому речь могла идти лишь о заимствовании, как правильно отметил в своем письме Страус, идей, "в основном неверных !"Так что Эйнштейн мог сожалеть только о том, что своими лекциями он содействовал подключению к решению проблемы крупнейшего математического таланта, что лишило Эйнштейна возможности в спокойной обстановке продолжать свои многолетние исследования данной проблемы. Но есть серьезные основания сомневаться в возможности самостоятельно справиться Эйнштейну с математической проблемой вывода фундаментальных уравнений, если, даже располагая материалами Гильберта, он смог овладеть выводом их из вариационного принципа лишь к концу следующего года. Как отмечает Пейс, только Гильберт, в отличие от Лоренца и Эйнштейна, владел тогда умением правильно записывать необходимое соотношение для вариационного принципа ([30], с. 250).Так что участие в решении проблемы завершения гравитационной теории первого тогда математика мира диктовалось необходимостью в связи со сложностью математической проблемы. Это и подтверждает высказан­ный нами общий тезис о необходимости в нашем веке взаимодействия нескольких передовых умов современности для создания фундаментальных физических теорий.Надо полагать, что именно отмеченный выше факт прочитанных лекций, заинтересовавших Гильберта, имел ввиду Эйнштейн, излагая его Страусу в явно искаженном виде. Поэтому мы и не обсуждали дальнейшие слова Эйнштейна о будто бы направленных ему Гильбертом письменных извинениях по поводу использования материалов его лекций. Такой важный письменный документ непременно бы сохранил Эйнштейн в своем архиве. А слова об этом самого Эйнштейна, как и письмо Цангеру о своих подозрениях, подтверждают только нашу версию о подготовке обстановки в связи с ожиданием претензий Гильберта по поводу использования его системы уравнений без ссылки на полученную копию доклада и даже без публично высказанной благодарности за оказанную помощь.Но именно этот документально установленный самой оглаской переписки [60] явно бесчестный поступок великого ученого так старательно пытаются обходить все литературные адвокаты Эйнштейна ([30], [64], [66], [67]), безрезультатно разыскивая другие причины окончания их переписки. А ведь прервал переписку именно корреспондент из Берлина, не сообщив, как прежде, о своем последнем ноябрьском докладе.О тексте доклада Гильберта, сделанном 20 ноября, Эйнштейн узнал только в декабре и, надо полагать, был немало удивлен корректностью и благородством автора по отношению к Эйнштейну. Похоже, что математик лишь проявил свойственную ему высокую порядочность в написании научной статьи. Приведя окончательное выражение для полученного тензорного уравнения, он отмечает, что эта система уравнения решает проблему "грандиозной теории общей относительности, выдвинутой Эйнштейном в его последних работах" ([66], с.265). При этом Гильберт в подстрочном примечании цитирует все ноябрьские доклады Эйнштейна, включая и его последний доклад 25 ноября. Из того , что в сообщении Гильберта от 20 ноября появилась ссылка на доклад Эйнштейна 25 ноября, видно, что эта ссылка в подстрочном примечании была добавлена автором уже во время правки самой корректуры текста своего сообщения. В самом сообщении Гильберта, естественно, не было ни каких посягательств на физическую теорию Эйнштейна.Однако геттигенская публикация Гильберта все же фиксировала его приоритет в получении полевых уравнений, и возможность возникновения в дальнейшем публичного конфликта все же беспокоила Эйнштейна. И по­этому 20 декабря он пишет Гильберту предупредительное дипломатическое письмо следующего содержания: "Случай побуждает меня сказать Вам то, что для меня важнее. В наших отношениях возникли некоторые недора­зумения ("einegewisseVerstimmung"), причины которых мне не хочется анализировать. Я старался, и не без успеха, противостоять связанному с этим чувству горечи. Я снова думаю о Вас с неомраченным дружелюбием ("inungetrtbterFreundlichkeit") и прошу Вас попытаться думать обо мне так же. Действительно, досадно, когда два таких молодца ("zweiwirklicheKerle"), которые с трудом вырвались из этого подлого мира, не доставляют друг другу радости" ([66], с.264).Ответом Гильберта на это письмо было полное молчание: о факте посылки Эйнштейну своего уравнения и о последующем неблаговидном поступке великого физика не знали даже его ближайшие коллеги в Геттингене. Только оглашение ноябрьской переписки [60] двух ученых сделало достоянием общественности факт заимствования Эйнштейном тензорного уравнения, полученного только Гильбертом. В соответствии с вновь уста­новленными фактами должна произойти и определенная переоценка вклада ученых в создание этой теории.Например, нельзя согласится с компромиссным предложением А. Пейса называть обшековариантные уравнения гравитационного поля именами обоих ученых. Мы разделяем полевые уравнения в классической теории тяготения на уравнение Лапласа для гравитационного поля в пустоте и на уравнение Пуассона для гравитационного поля в пространстве с распределенными в нем массами. Совершенно очевидно, что и тензорные аналоги этих уравнений имеют различных авторов, и должны называться соответственно уравнениями Эйнштейна для пустого пространства и уравнениями Гильберта для пространства с распределенными в нем источниками поля.Общая теория относительности, действительно, была главным делом жизни Эйнштейна. Но все же он не создал теорию в ее окончательном виде. Также как Лоренц не создал механику околосветовых скоростей и может считаться поэтому лишь одним из создателей этой теории. Аналогично этому создателями теории тяготения мы должны считать Эйнштейна и Гильберта, не забывая при этом о вкладе Гроссмана и, безусловно, о значенпии для всего этого научного направления фундаментальных трудов Лобачевского и Римана, а также о работах других ученых.Различные предложения решения этого вопроса полезно уяснить себе путем сопоставления аналогичных предложений для выбора имен в качестве создателей высокоскоростной механики. Так, предложение Пейса считать создателем теории тяготения только одного Эйнштейна куда более абсурдно, чем предложение Уиттекера исключить из создателей новой механики Эйнштейна. А, между тем, контроверсное предложение считать создателем механики околосветовых скоростей только одного Эйнштейна, на чем до сих пор необосновано настаивают В.Л. Гинзбург и многие другие сторонники созданного культа Эйнштейна, было бы еще более несправедливым, чем предложение считать и активно пропагандировать создателем обобщенной теории тяготения лишь одного Гильберта, как ученого, завершившего эту теорию открытием основной системы уравнений гравитационного поля. Приведенные параллели полезны хотя бы тем, что они наглядно демонстрируют нелепость крайних точек зрения.
Знаете ли Вы, что, как и всякая идолопоклонническая религия, релятивизм ложен в своей основе. Он противоречит фактам. Среди них такие:
1. Электромагнитная волна (в религиозной терминологии релятивизма - "свет") имеет строго постоянную скорость 300 тыс.км/с, абсурдно не отсчитываемую ни от чего. Реально ЭМ-волны имеют разную скорость в веществе (например, ~200 тыс км/с в стекле и ~3 млн. км/с в поверхностных слоях металлов, разную скорость в эфире (см. статью "Температура эфира и красные смещения"), разную скорость для разных частот (см. статью "О скорости ЭМ-волн")
2. В релятивизме "свет" есть мифическое явление само по себе, а не физическая волна, являющаяся волнением определенной физической среды. Релятивистский "свет" - это волнение ничего в ничем. У него нет среды-носителя колебаний.
3. В релятивизме возможны манипуляции со временем (замедление), поэтому там нарушаются основополагающие для любой науки принцип причинности и принцип строгой логичности. В релятивизме при скорости света время останавливается (поэтому в нем абсурдно говорить о частоте фотона). В релятивизме возможны такие насилия над разумом, как утверждение о взаимном превышении возраста близнецов, движущихся с субсветовой скоростью, и прочие издевательства над логикой, присущие любой религии.
4. В гравитационном релятивизме (ОТО) вопреки наблюдаемым фактам утверждается об угловом отклонении ЭМ-волн в пустом пространстве под действием гравитации. Однако астрономам известно, что свет от затменных двойных звезд не подвержен такому отклонению, а те "подтверждающие теорию Эйнштейна факты", которые якобы наблюдались А. Эддингтоном в 1919 году в отношении Солнца, являются фальсификацией. Подробнее читайте в FAQ по эфирной физике.
